Иван Миронов - Высшая каста [litres]

– Друзей?! – воскликнул генерал, заставив иностранцев обернуться. – Да ты благодаря мне шкурняки свои обделывал, бизнеса чужие отжевывал, упырей отмазывал и закрывал через меня кого просили. А выкинули бы меня на пенсию, где был бы ты, дружище? Миша Блудов со мной в огонь и воду готов был идти. А у тебя нутро трусливое и липкое, потому что ничего, кроме сладенького, в этой жизни не пробовал.

– Зато благодаря тебе пью уксус и вкушаю горький хлеб жизни иной. Не желаете надломить со мной, товарищ генерал? Полгода тюрьмы, пыток и одиночества, а потом стенка, пока ты будешь жрать в три горла, упиваясь почестями великого полководца. Иуда, это все из-за тебя! И Мишка погиб, и Вика… Теперь я следующий.

– Угомонись, – зашипел Красноперов. – Вытащу.

– Вытащишь? Как? Вишь какой смелый. Окружил себя кодлой с автоматами. И здесь, и во сне покой и безопасность. Ты меня также разменяешь, как друга своего Лаврентия Палыча.

Мужчина, трапезничавший с яркой дамой, поднялся до уборной. Мозгалевскому показалось странным, что проходя мимо, будто заставив себя, он даже не посмотрел в их сторону.

– Тебе надо навестить Вику. Со мной она говорить не станет, а ты попробуй. И не принимай близко к сердцу, что я тебе наговорил. Тоже пойми меня.

– Один шахматист как-то сказал, что инициатива принадлежит тому, кто решил покончить с собой. Чем мы отчаянней пытаемся цепляться за жизнь, тем ближе смерть. Георгич, я долго так не вытяну. Лучше ужасный конец, чем ужас без конца. Смерть мгновенна и с каждым днем становится чертовски притягательной.

– Вова, ты это брось. Мы близки к разгадке. Осталось потерпеть еще каких-то пару недель. Честью клянусь. – Красноперов вылил в стакан остатки алкоголя.

Мужчина, возвращаясь из туалета, поравнялся с их столиком, достал пистолет и дважды выстрелил в лицо Красноперову. Затем, сделав глубокий вдох, он приставил ствол к виску и вынес себе мозги.

Через полчаса на месте уже работала следственная группа. Полковник Буравлев, представившийся старшим следователем по особо важным делам Следственного комитета, снимал показания с Мозгалевского.

– О чем вы разговаривали с господином Красноперовым накануне убийства?

– О личном! Какая разница?! – психовал Владимир.

– Свидетели указывают, что вы о чем-то громко спорили, – настаивал следователь.

– А еще мы ругались. Что за ахинею вы сейчас несете?

– Держите себя в руках. Убит генерал ФСБ. Последний, с кем он разговаривал, были вы.

– Вы установили стрелка? – Мозгалевский перебил следователя уверенным тоном.

– Установили, а что толку? Бывший донецкий ополченец. При нем кроме оружия телефон с сим-картой, активированной с утра, семь тысяч рублей и билет на метро.

– А баба, которая с ним была?

– Проститутка, – вздохнул следователь. – Позвонили накануне, срочно вызвали к ресторану, пообещали за услуги пятьсот долларов. Парень представился Костей, за столом почти не разговаривал, сказал, что после обеда поедут в отель.

– И что вы планируете делать дальше? – напористо-командно перехватил допрос Мозгалевский.

– Допросим официантов, охрану, снимем камеры, получим ответы на запрос по убийце.

– И все?! – Мозгалевский ощутил всю тяжесть безысходности.

– А что еще прикажете? Это третья «торпеда» за два месяца. Все с Донбасса и все смертники. И никаких концов. Подпишите протокол и свободны. Москву не покидайте, возможно, понадобитесь. Да, вот здесь еще поставьте автограф.

– Что это? – Мозгалевский поплывшим взглядом пытался поймать строчку.

– Расписка о неразглашении обстоятельств гибели гражданина Красноперова и самого факта убийства.

– Насколько я понимаю, это не предусмотрено уголовно-процессуальным кодексом. – Мозгалевский обескураженно уставился на следователя.

– Это вы правильно подметили, – усмехнулся Буравлев. – Но погибший являлся действующим генералом ФСБ, поэтому его смерть и все, что ей предшествовало, составляет государственную тайну, в случае разглашения которой вы будете привлечены по статье «измена Родине».

Мозгалевский, не в силах протестовать, расписался и уехал домой. А вечером по новостям сообщили, что при выполнении воинского долга в Сирии погиб, подорвавшись на мине, генерал ФСБ Виктор Георгиевич Красноперов. Президент посмертно присвоил генералу звание Героя России. Прощание и похороны состоятся на военном мемориальном кладбище.

Мозгалевский проснулся в десять. Сон день за днем съедал спасительную реальность. Каждая ночь, проведенная в постели, стремительно приближала Мозгалевского к гибели. Восемь часов сна на двое суток осилить легко, но это тоже много. Нужно спать меньше, бессонница – это вырванные у ада мгновения жизни, это шанс что-то исправить. Выход есть, должен быть. Владимир набрал номер своего подзабытого одноклассника.

После школы они общались редко. Ритм жизни Николая Неровного, золотым булыжником тянувшим его на дно, где обитали зеленые водяные и холодные русалки, оказался не по здоровью, карману и нежной морали Мозгалевского. Владимир знал, что Коля мог не спать сутками, глотая и нюхая разную дрянь, мечась между притонами и борделями. Женитьба Владимира стала финальным аккордом в расставании двух друзей. Новоиспеченная супруга Колю боялась и ненавидела, инстинктивно чувствуя в нем угрозу.

К заведению Мозгалевский подъехал ближе к полуночи. Вывески не увидел, но пышное крыльцо, чопорная охрана и очередь страждущих удостоверяли пункт назначения. Насколько возможно вежливо протиснувшись сквозь строй зябнущих тусовщиков, Мозгалевский уперся в крепкий торс, утянутый бронником. Нездоровые глаза и несвежий туалет клиента не вызвали у охранника приступа гостеприимства.

– Вам отказано, – хрипанул он, не дожидаясь распоряжения фейс-контроля.

– Стол на Неровного, – отчего-то смущенно пробормотал Мозгалевский, боясь быть посланным дважды.

– Проходите, – недовольно отступил охранник, пропуская гостя.

В холле Мозгалевского подхватила кукольная барышня, проводившая его за первый к сцене стол, за которым обреченно шла борьба с неловким молчанием. Хотя напрягаться не стоило: разрывающая зал тяжелая музыка лишала возможности говорить вообще.

Любезно-дрессированные официанты подливали, подкладывали, меняли, повинуясь и жесту, и взгляду. На почетном месте лицом к сцене восседал Неровный. Напротив него – поджарый мужик, блистающий лысиной и золотыми Patek Philippe. Между ними хрупко ютились званые дамы, абсолютно разные и, наверное, только поэтому не отнесенные Мозгалевским к проституткам. Еще Владимир отметил в них крайнюю скованность и внутреннее напряжение. Он улыбнулся, вспомнив изысканное утверждение Бальзака: «Дар быть всюду, как у себя дома, присущ лишь королям, девкам и ворам».