Сергей Синякин - Фантастическая проза. Том 2. Младенцы Медника

Но все это так, к слову, вспомнилось просто. В далеком зарубежье и не вспомнить о доме? Илья Константинович Русской космополитом никогда не был, наоборот, слыл он исконным патриотом и даже выписывал из далекого Волгограда юмористическую газету «Колоколъ», в которой много и нехорошо, но очень смешно писалось о жидах. Если верить газете, то во всем были повинны жиды. Выходило, что они оказали на российское развитие такое влияние, что если бы — не дай Бог! — жидов не было, Россия до сих пор бы прозябала в средневековье. Выпускал газету некий русофил и жидофоб, из бывших партаппаратчиков, до перестройки ходивший в интернационалистах. В архивах местных партийных органах сохранились еще фотографии, на которых этот русофил и жидофоб изображен был в обнимку с людьми, чья характерная внешность не вызывала никаких сомнений в их происхождении. Но сейчас Илья Константинович и о нем впоминал с теплотой и душевностью. И Русского можно было понять — его очень тянуло на Родину.

До Буэнос-Айреса Русской решил идти с табором. Лучшего прикрытия и придумать было нельзя. А там упасть в ноги российскому послу, посыпать его зелеными бумажками, объявить себя жертвой кораблекрушения, да и взять билет в Европу. Хватит! Наездились мы по заграницам! Гнать будут из России — никуда не поеду! Бог с ними, с киллерами!

Кулай Михай к планам Русского отнесся с неодобрением, но как бывший барон новому барону перечить не стал. Да и в Буэнос-Айрес следовало бы уже заглянуть, может, местные чиновники здесь полопушистее российских будут! Сборы у цыган недолги — вечером попили, поплясали, а утром табор уже был в дороге. Скрипят колесами повозки, дети, что рядом с ними бегут, галдят, изредка ржут недовольные лошади — мало что запрягли, еще и кнутом, сволочи, время от времени ожигают.

Цыгане — известные полиглоты. Достаточно глянуть на ихних гадалок, чтобы в этом увериться. В любой стране они гадают легковерным гражданам на их собственном языке, а недостаток словарного запаса восполняют различного рода восклицаниями и междометиями, которые сопровождают вполне понятными на любом языке жестами. Ученые говорят, что многие цыганки бессознательно владеют эриксоновским гипнозом. Дудки! Наглостью они владеют неимоверной, такой наглостью, которая подавляет объект гадания и гасит все его естественные инстинкты вплоть до самосохранения.

Вот и сейчас — не успел табор отъехать от места прежней стоянки, а уже побежали вперед разведчицы в цветастых юбках, задачей которых было узнать, нет ли впереди угрозы для табора, что там, впереди, за народ живет и нельзя ли чем поживиться без особой опаски.

Детишки галдели у кибиток и отбегали лишь для того, чтобы курицу бесхозную подхватить с земли или неосторожного поросенка, ничейно валяющегося в южноамериканской грязи.

С цыганами тоже произошла метаморфоза — из склонных к безделью и мечтательной созерцательности православных христиан они мигом обратились в степенных и рассудительных католиков, склонных к великой хозяйственности и ведущих непрерывный торг со своим богом, на предмет получения всяческих благ и поблажек.

Путешествие проходило без особых неожиданностей, но Илью Константиновича не отпускало странное нехорошее предчувствие, что добром это все обязательно не кончится. Слишком резок был переход из полного опасностей и неожиданностей путешествия к спокойным и несколько однообразным дням цыганской кочевки. Вот и пришлось облачиться в красную рубаху и скрипящие сапоги. Нет, добром это кончиться не могло!

— Не каркай, ромалэ, — добродушно говорил ему бывший барон Кулай Михай. — Хорошо едем! Ты только посмотри, сколько женщины собирают! Ты только посчитай, сколько уже мужчины принесли! А дети? Это же красавцы, а не дети. С такими детьми счастливое будущее любому табору обеспечено!

Русской отмалчивался. Чем больше он жил последнее время, тем больше понимал, что, к сожалению, не все в мире решают деньги. Психолог бы сказал, что в сознании Ильи Константиновича происходила переоценка ценностей. Но, во-первых, не совсем понятно, как этот торгашеский термин попал в социальную психологию, а во-вторых, никаких особых переоценок Русской не проводил, просто понимать начинал, что деньги решают многое, но не все.

Неприятности начались неожиданно, как град в середине лета. Сначала попалось две цыганки, которые на одной из многочисленных фазенд нагадали хозяйке по имени Изаура голливудского принца Ди Каприо в мужья, клад, который будет найден в зарослях сахарного тростника, двух детей-близнецов и наследство от дяди. Изаура простодушно поверила в свой счастливый союз с голливудским принцем, ведь что в жизни не бывает. На веру она приняла и обещанное ей наследство от дяди, которого у нее никогда не было, и даже приказала засадить часть полей вокруг фазенды сахарным тростником, чтобы впоследствии найти в этих зарослях клад. Но услышав о близнецах, Изаура растерялась. Надо прямо сказать, детей она никогда не любила. Кроме того, возраст, для того чтобы обзавестись детьми, у Изауры был не совсем подходящим — все-таки шестьдесят лет, это вам не семнадцать и даже не тридцать. Своими сомнениями хозяйка фазенды поделилась с начальником сельской жандармерии, и это послужило тому, что обманщицы были задержаны для выяснения обстоятельств, а в табор приехали на автомашине два карабинера. Одного из их звали Паоло ди Гупперейро, а второго звали совсем наоборот — Перес де ля Куньяр. Карабинерам было по двадцать четыре года. Оба они мечтали поймать особо опасного преступника и стать известными, чтобы из провинциального полицейского участка выбраться в столицу и зажить там яркой зажигательной жизнью, которые молодые жандармы с завистью наблюдали в многочисленных американских фильмах, видеокассеты с которыми продавались даже в их безнадежном и безденежном захолустье.

При виде Ильи Константиновича Русского они сразу оживились и зашептались, показывая друг другу старые затертые плакаты из серии «Их разыскивает полиция». В плакаты эти Русскому заглянуть не удалось, но душа его исполнилась самых нехороших предчувствий. И надо сразу сказать, что предчувствия его, как водится, не обманули.

Выпив подряд по пять рюмок перно, жандармы осмелели и пришли к какому-то общему выводу. С сияющими глазами они подошли к новоявленному цыганскому барону, и Перес де ля Куньяр, жгуче поблескивая своими аргентинскими глазами, торжественно объявил по-испански:

— Синьор Борман! Я имею честь объявить вам о вашем аресте!

Русской ничего не понял из того, что сказал Перес де ля Куньяр, и обиженному жандарму пришлось повторить все на ломаном английском. Суть осталась прежней, но впечатление пропало. Паоло ди Гупперейро ловко — почти как в американских фильмах — застегнул на опасном преступнике никелированные наручники.