Сергей Синякин - Фантастическая проза. Том 2. Младенцы Медника

Жизнь человеческая — как справедливо указывала Библия — пар, поэтому выходило, что хабаровский жулик Леха Примочка сам оплатил собственную смерть.

Между тем Илья Константинович Русской и Жора Хилькевич продолжали знакомиться с жизнью и бытом ластокрылов. Из бизнесменов получились бы неплохие дипломаты — собственно, разница не столь уж и велика, а средства, которые и те и другие используют в своей работе, одинаковы.

— Слышь, Константиныч, — сказал Жора. — Я так полагаю, они нас со своим внутренним миром знакомят. Чтоб, значит, мы потом всем остальным рассказали. Так что — зырь в оба. А что ты пропустишь, я постараюсь не забыть.

Пингвин-конвоир, который всюду следовал за ними по пятам, был унылым.

— Скоро брачные игры, — сказал он. — А мне с вами таскаться. Опять сезон пропущу. Вам, приматам, хорошо, вы круглый год размножением занимаетесь, чаще даже не для потомства, а так — для удовольствия. А у нас пока самку уговоришь… — он безнадежно махнул крылом.

— Иной раз и у нас, — вздохнул Русской. — Это, мой друг, какая самка попадется, а то и не до размножения. У меня двух друзей жены зарезали, еще одному в порыве ревности любовница голову молотком проломила. Вот так бывает!

— Я же говорю — приматы, — сказал пингвин печально. — Спариться нормально, и то не можете!

Лысоголовый пингвин, сеявший в душах бизнесменов разумное, доброе и вечное, принес лист плотной бумаги, на котором было что-то напечатано.

— Благодарность императорского семейства, — пояснил он. — За холодильники.

К удивлению Русского, текст был на немецком языке. Немецкий Илья Константинович знал плохо, только так — камрад, их либе да дружбафройндшафт. Пришлось верить на слово, чего Илья Константинович не любил и старался по возможности избегать. Жора Хилькевич, повертев бумагу в руках, авторитетно сказал:

— Грамотно изложено, знающий человек печатал.

— А ты что, немецкий знаешь? — удивился Русской.

— Было дело. Мы с криминальной полицией Гамбурга во взглядах на жизнь не сошлись, — туманно объяснил Жора. — Ну, за полтора года ихнему языку и гиппопотама можно выучить, особенно если делать нечего. А что в немецкой тюряге делать? У них лесоповала нет, и вообще все по желанию — хочешь паши, хочешь — телевизор смотри. А они, блин, вокруг тебя шестерят — перевоспитывают, значит.

Лысоголовый пингвин задумчиво пощелкал клювом.

— Пошли, — небрежно сказал он.

В ледяной глыбе какая-то невероятная машина проплавила длинный извилистый туннель. Идти по нему было довольно холодно. Бизнесмены уже отвыкли от холода, поэтому нос у Русского сразу же посинел, а Жора Хилькевич стал похож на мужика из глухой сибирской деревни, только что искупавшегося в енисейской проруби.

— Ты куда нас тащишь, дитя Крайнего юга? — мрачно поинтересовался он. — И откуда у вас такие туннели — клювами продолбили, что ли? Ну вы, блин, дятлы!

За очередным поворотом открылась невероятная картина.

Ворочаясь и извиваясь, лед плавил огромный белый червяк с розовыми пятнами по бокам. Работал он в облаках густого банного пара, слышались хлюпающие звуки, а червяк упрямо полз в глубину ледяной глыбы.

— Что за хрень? — удивленно вскричал Русской.

— Ты меня спрашиваешь? — удивился Жора. — Ты вон того яйцеклювого спрашивай, он все знает.

Лысоголовый пингвин с гордостью смотрел на ворочающееся страшилище величиной с печально известную атомную подлодку «Курск».

— Чего молчишь? — спросил бизнесмен. — Щелкай клювом!

— Сам нижнюю челюсть подбери, — надменно сказал пингвин. — Перед тобой высшее достижение ластокрылов — геотермический червь. Когда-то такие черви были всего лишь кормом для большой звездной птицы. Теперь эти черви служат силам созидания.

Из туманных объяснений пингвина следовало, что червяки эти издавна водились в Антарктиде, только достигали небольших размеров — полуметра в длину не вытягивали, а в толщину не превышали многоцветной шариковой авторучки. Черви эти славились своим умением прогрызать в толщах льда длинные извилистые ходы. И все для того, чтобы тайно подобраться к популяции пингвинов и накинуться на одиноко стоящую птицу. Или яйцо пробуравить, чтобы насладиться содержимым. Собственно, именно из этой дурной привычки геотермических червей и возник стойкий обычай воровать чужие яйца. Какой смысл насиживать опустошенное яйцо? Глупое и бесполезное это занятие. Поэтому ластокрылы отправлялись на поиски нового яйца — на это их толкал инстинкты. И тут уж было без разницы — чье яйцо ты украдешь. Конечно, почетнее всего было обзавестись яйцом императорского или королевского семейства, это давало беспородной семейной паре как-то повысить свой статус в обществе. Но если не получалось с этими благородными семействами, приходилось довольствоваться любым яйцом, даже ослиного пингвина, хотя каждый ластокрыл знает, как отвратно кричит птенец этого вида, требуя пищи.

О методах, которыми черви выращивались до гигантских размеров, лысоголовый ластокрыл умолчал.

— Так они на вас охотились? — оживился Жора. — Ну понятно, маленький червяк и яйцом обойдется. А чем они сейчас питаются? Сколько такому надо вашего брата на один обед?

Лысоголовый недовольно щелкнул клювом.

— Жертвенность ластокрылов не знает пределов, — сказал он. — Мы ничем не поступимся во имя нашего светлого будущего!

— Это он к тому, что они себя добровольно дают схавать! — сообразил Жора. — Ну, братила, дела!

Вы заметили, что в нашем мире поклоняются исключительно революционерам?

Спартак, Че Гевара, Иисус Христос, Троцкий, Ленин, Усама бен Ладен — этот ряд можно продолжать бесконечно. Поклоняются тому, кто пытается переделать мир на принципах справедливости, как они ее понимают. Почему так происходит?

Все живущие люди делятся на две категории. Первая полагает, что если уж человека и все вокруг создал Бог, то принципы, по которым живет мир, вечны и неизменны. Вторая категория людей более велика, и ее в свою очередь можно разделить на два течения. Одни полагают, что мир должен развиваться эволюционно, — всему свое время, каждому дереву свой плод. Вторые настроены более экстремистски — они полагают, что мир можно переделать революционным путем. Надо сказать, что в историческом ракурсе более весомо выглядит линия эволюционистов. Революции, даже если на первом этапе они заканчивались успешно, впоследствии терпели неизменное поражение. Казалось бы, все ясно, но ведь у нас народ какой? Нетерпеливый у нас народ. Всем хочется всего и сразу. Вот и становятся кумирами те, кто обещал, что будет все и сразу — ну, если не вам, так вашим детям. Внукам, в конце концов. Каждому ведь хочется оторвать от счастья кусочек удачи.