Сергей Синякин - Фантастическая проза. Том 2. Младенцы Медника

Были, конечно, некоторые кандидатуры вроде Милены Ружич. Но это только казалось так. Милена была девицей высокого полета, она для себя уже давно решила, что если крутить любовь, так не меньше чем с начальником Кулибинской ПМК или кем-нибудь из нарождающегося в городке класса эксплуататоров, в годы далекой Гражданской войны опрометчиво сведенного под корень всемогущей диктатурой пролетариата. Но все подходящие кандидатуры были давно женаты, поэтому Милена Ружич иногда позволяла Владимиру Землякову сводить ее в Дом культуры работников малого машиностроения или просто гуляла с ним по живописным окраинам Кулибинска, бдительно наблюдая, чтобы Земляков не позволил себе чего-нибудь лишнего. Ну что в таком случае можно было сказать о личной жизни? Жизнь не удалась, и Земляков со всем рвением юношеской души предавался тяготам и заботам нелегкой милицейской службы, тем более что начальство ему в этом, как молодому, но подающему надежды специалисту, шло навстречу — в рейды постоянно направляли, подменять дежурного по отделу милиции ставили, в редкие, но все-таки случающиеся командировки включали.

В отсутствие Милены Ружич работа по делу, разумеется, не приостановилась. В соответствии с постановлением о назначении технической экспертизы, которое Ружич вынесла, из области приехал невысокий интеллигентный мужичок лет пятидесяти пяти-шестидесяти. Одет он был в легкий летний костюм, соломенную шляпу и сандалии из ремешков, а отрекомендовался он Бонифатием Савельевичем Угрюмовым, специалистом по теплотехнике. Неизвестно, как Милена Ружич обосновала необходимость проведения экспертизы именно специалистом-теплотехником, но Бонифатий Савельевич за дело взялся энергично, неделю сидел в покосившейся после пожара лаборатории, но свои выводы пока обнародовать не торопился.

— Ничего не понимаю, — сообщал он, поглаживая аккуратную рыжую бородку. — Гений! Гений! Этот ваш Иванкин на шесть шагов науку обогнал! С виду вроде бы все нехитро, так это же с виду! Умен, умен, собака!

— Ты мне скажи, чем там мой Иванкин занимался? — гудел Агудяев.

— Этого я вам пока сказать не могу, — с достоинством сообщал Угрюмов, — а вот причины аварии, пожалуй, назвать смогу. Очень резкий скачок энергии. Такой резкий, что пробки на него среагировать не успели, — сгорели к чертовой матери вместе с установкой.

И еще он грустил, что инженера Иванкина без него похоронили.

— Трупик бы нам посмотреть, — тосковал он. — Тогда бы вся картина случившегося нарисовалась!

— Так фотографии есть! — возражал Агудяев.

— По фотографиям разве истину постигнешь? — поднимал брови Угрюмов. — Вот если бы в натуре все увидеть…

Размечтался! Кто же ему даст захоронение без санкции суда вскрывать! А в суде как рассуждали? В суде рассуждали просто: умер Макарка, и хрен с ним. Не нужны нам нездоровые сенсации, нам бы со здоровыми разобраться! Пусть инженер Иванкин покоится с миром в сырой земле, ни к чему муниципальный бюджет в лишние траты вводить. Этак каждого начнут закапывать и откапывать. Кому от этого выгода? Разве что кровопийцам из «Стикса»?

Бонифатий Савельевич и с участковым Земляковым встретился. Все допытывался у него, была ли стеклянная сфера, в которую было заключено сгоревшее тело инженера, нарушена взрывом или ее разбили, чтобы тело извлечь. К участковому он относился отечески и называл его Володинькой. Земляков не протестовал, ну что поделать, если такие причуды у старика?

— А какая разница? — простодушно поинтересовался Земляков.

Эксперт поднял вверх сухой указательный палец.

— Истина нужна, — почти торжественно сказал он. — А вообще, как говаривали древние римляне, рэс ипса леквитур.

— А если перевести? — подмигнул Земляков.

Эксперт поморгал немного.

— Ну, товарищ младший лейтенант, — хмыкнул он. — Я полагал, что на таком уровне латынь знают даже в милиции. А перевести это можно так: дело само говорит за себя. Очевидное, стало быть.

— Так кто же виноват-то? — спросил эксперта Земляков.

Бонифатий Савельевич снял очки и принялся протирать стекла. Делал он это долго и тщательно и, казалось, уже забыл о заданном вопросе.

— А все понемногу, — наконец сказал он. — Можно сказать, вся страна.

— Так не бывает, — не поверил Земляков.

— Бывает, — сказал эксперт сухо. — Бардак в стране, оборудование устарело, электрические пробки на жучках держатся. Подстанции, молодой человек, по семь лет не ремонтировались! Так что же, во всем один директор завода виноват?

Владимир Земляков уже давно заметил, что все неприятности начинаются неожиданно. Мало того, они начинают неотвратимо расти, превращаясь в ком. Еще в школе юный Владимир подметил, что если не выучить один урок, спрашивать начинают на всех. И еще не факт, что ты выберешься из этих передряг с единственной двойкой.

Вроде все хорошо складывалось, начальство поговаривало о необходимости дальнейшей учебы Землякова в школе милиции и его переходе в работники уголовного розыска, но что-то витало в воздухе. Будущее обещало неприятности.

Милена Ружич вернулась с черноморского курорта и вела себя очень странно: при редких встречах с Земляковым краснела, смущалась и наотрез отказывалась от прогулок по берегу Белой Прянки и даже от невинных совместных посещений Кулибинского Дома культуры. Она возобновила производство по делу о несчастном случае на заводе по производству ПЭВМ, но теперь, когда заключения Бонифатия Угрюмова было почти готово, расследование вяло двигалось к своему единственно возможному концу — прекращению дела за отсутствием события преступления.

Владимир Земляков долго и безуспешно искал встреч с Миленой, наконец решил поступить по знаменитой кавказской пословице: если гора не идет к Магомету, то неплохо бы Магомету заглянуть в гости к горе.

В этот вечер все и началось. Только Земляков об этом не подозревал. Ему хотелось ясности в отношениях с Миленой Ружич, чего-то иного он пока не загадывал.

Мать заинтересованно смотрела, как он одевается, потом с практичностью женщины, чья жизнь прошла в провинции, поинтересовалась:

— Говорят, Миленка приехала?

— Мне-то что? — досадуя на бесцеремонность матери, пробормотал Владимир.

— Ох, не дай Бог, хлебнешь ты с этой девкой горя, — прозорливо заглянула в будущее мать.

Земляков на это ничего не ответил, а вышел из дома, потоптался уныло у калитки и под любопытными взглядами соседей, лузгающих семечки на широкой деревянной скамейке, нерешительно двинулся по улице, уже тронутой колеблющимися тенями вечера.

Но до дома Милены он так и не дошел. На соседней улице что-то грохнуло, вспухла голубая мгновенная вспышка, от которой Земляков почти ослеп. Переждав мелькание разноцветных искр в глазах, Владимир поспешил к месту происшествия. Оказалось, что замкнуло какие-то контакты в трансформаторной будке на улице Калиганова. Из-под щита с изображением оранжевого приветливо улыбающегося черепа выползал едкий вонючий дым — горела резиновая оболочка кабелей. У щита уже суетились местные жители, оторванные от привычного «Поля чудес» или созерцания семидесятой серии телевизионного супербоевика «Честный мент против Гундосого». Слова, которые разносились на ночной улице, могли бы вогнать в краску любую учащуюся до шестого класса. Более поздние возраста из числа малолетних жителей Кулибинска эти слова уже знали и уместно употребляли в общественных отношениях.