Сергей Синякин - Фантастическая проза. Том 1. Монах на краю Земли

— Он у тебя не боевик, отец! Он у тебя Хазанов!

Салауддину в родительском доме было тоскливо.

Собственно, жизнь в доме родителей ничем не отличалась от домашних забот самого Салауддина, те же нехитрые крестьянские хлопоты и беспокойства, только здесь беспокоились обо всем другие, а Салауддин был вроде гостя, которому в работе не отказывали, но и лишним не нагружали.

Отец, как оказалось, и не думал умирать. Крепок он был, несмотря на годы. Просто соскучился. Да и жизнь какая пошла? Сегодня в ауле боевики раны лечат, через два дня федеральные войска на бэтээрах заезжают, плетни сносят — ушедших в зеленку боевиков ищут. И все пьют, а в пьяном виде стреляют из того, что под руку подвернется. Тут и попрощаться не грех, сегодня живем, а завтра отчет Аллаху в своих делах даем, мост Сират на прочность левой ногой испытываем.

Но сейчас аул жил своей жизнью, как жил сотни лет, еще до сталинской депортации и перестройки. И жил бы так еще тысячу, не начнись эта самая война за свободу и независимость, после которой, как это обычно бывает, независимыми и свободными становятся только убитые, а живые все так же зависят друг от друга и не свободны от своих обязательств перед миром, ибо Аллах накладывает их на каждого, кто однажды был рожден под этим солнцем в счастливый или несчастливый час.

Вечер был спокоен и тих, и Салауддин решил немного прогуляться.

Война войной, а человеческая душа тоже отдыха требует. Тем более что в горах у аула тоже было спокойно. Боевики ушли, зачистка кончилась, теперь главное, чтобы на растяжку никто из жителей, особенно детворы, не наткнулся.

У подножья горы, там, где журчал родник, помигивала бортовыми огнями небольшая летающая тарелка.

Салауддин знал, что увидит ее здесь. Удивляло, правда, что пришелец в таком месте и совсем без опаски сидит, но, рассудив немного, Салауддин понял, что, наверное, тот, кто летает меж звезд, хорошо знает, как ему себя вести на земле. А зачем они здесь летали, Салауддин уже знал. Окажись его родственник в плену, Баймиров и сам все продал бы, но родственника выкупил.

— Салам! — сказал Салауддин. — Давно ждешь?

— Салауддин! — обрадовался зеленокожий пришелец. — Тебя мне ваш Аллах послал! Помоги, ради него! Что делать?

Видно было, что товарища своего пришельцы так и не выручили. Потому и нуждались в помощи Салауддина.

— Какой дом? — глухо вздохнув, спросил Баймиров.

Зеленокожий знакомый коротенькой трехпалой ручкой указал на дом его отца.

— Где сидит, знаешь? — спросил Салауддин больше для порядка.

Пришелец, конечно, не знал. Что с него взять, с небесного жителя? Где пленнику сидеть? В яме он, конечно, сидел, и Салауддин даже догадывался, где эта яма вырыта.

— Жди, — сказал он пришельцу и пошел в дом к отцу.

Отец сидел у сарая и точил косу. Не то чтобы он траву косить собирался, просто крестьянское дело порядка требует, зачем в доме ржавая тупая коса?

— Отец, — спросил Салауддин. — У тебя пленник есть?

Старый Шакро глянул исподлобья, сделал вид, что добросовестно вспоминает, потом махнул рукой.

— Разве это пленник, сынок? Совсем-совсем бестолковый. И бесполезный, клянусь бородой пророка. Бараев был, оставил. Вдруг, говорит, повезет тебе, Шакро, и у этой зеленой морды родственники найдутся! Мы, говорит, резали его немножко, чтобы хоть выяснить, из какой он страны. Не признается, дурак! Правду бы сказал, может, давно бы дома был. Вот, кормлю только. Одни расходы, а дохода совсем никакого нет.

— И не будет, — сказал Салауддин. — Он ведь не с нашей планеты, отец. У них и денег таких нет, чтобы среди нас хождение имели.

Старый Шакро покачал головой.

— Я и смотрю, — после некоторого молчания сказал он. — Негров знаю, сам их видел, арабов здесь тоже хватает, китайцы желтые, индийцы смуглые, говорят, красные люди тоже бывают. А вот где живут зеленые, сколько ни вспоминал, так и не вспомнил.

— Я его заберу, отец, — твердо сказал Салауддин. — Там за ним уже прилетели.

Старый Шакро еще немного подумал, сдвинул папаху на затылок, вытер пот. По хитрым глазам старика было видно, что жалко ему пленника просто так отпускать, зря он, что ли, на этого зеленокожего столько козьего сыра и овощей извел? Но как он ни прикидывал, не придумывалось, что ему с родственников пленного взять, да и боязно старику стало: про пришельцев в газетах было только нехорошее, а вдруг пленник умрет и с другой планеты кровники явятся?

— Забирай, — махнул Шакро рукой. — Ты в России долго живешь, ты лучше меня знаешь, что в этих случаях надо делать. Зачем мне кровники с неба?

— Яму у старого дуба вырыл? — спросил Салауддин.

— Где же еще, — сказал Шакро и снова принялся методично отбивать косу. Словно четки перебирал.

Яму Салауддин нашел сразу.

Это федералам надо было ее два дня искать. У горцев свои хитрости, в суровом краю живут, жизнь сама сноровке учит.

Подняв решетку, Салауддин с сомнением посмотрел вниз. Пахло землей. Еще пахло грязным человеком, который лишен свободы, а потому вынужден испражняться на себя.

— Есть кто живой? — спросил он.

В яме молчали.

Салауддин выругался вслух. Лезть в яму ему не хотелось, уж больно там было неуютно, стоило только представить, что решетка вдруг закроет яму и сделает звездное небо клетчатым и далеким. Подумав, он все-таки полез.

Спичка на мгновение осветила тесное черное нутро ямы.

Зелененький лежал в куче тряпья у стены. На первый взгляд, он казался мертвым, но грудь вдруг судорожно приподнялась и опала, словно пришелец попытался заглотить воздух и подавился им. Салауддин покачал головой и наклонился, беря пришельца на руки. Тот был маленьким и безвесным, точно кукла, которую Салауддин купил в Царицыне на девятилетие младшей дочери.

Взобравшись на ступеньки, Салауддин положил ношу на краю ямы и совсем уж собрался вылезти наружу, но в это время у другой стены ямы кто-то зашевелился и ломкий молодой голос спросил:

— Есть принесли?

— Ты кто? — спросил Салауддин.

— Миша… — сказал пленник и, подумав, добавил: — Романов!

— Откуда ты?

— Меня в плен взяли, — сказал невидимый Миша Романов. — Служил я здесь. А родом я с Царицынской области, в поселке Степана Разина мы живем.

В поселке Степана Разина! Салауддина прямо обожгло. Знал он Романовых со Степана Разина — и Веру Матвеевну знал, и мужа ее, плотника Анатолия, и их старшего сына Мишку не раз видел.

Он снова зажег спичку. Спичка выхватила из темноты бледное худое лицо и блестящие глаза, в которых отражался огонь.

— Ходить можешь? — спросил Салауддин.

— Могу, — сказал пленник и заплакал.

Аллах свидетель, если бы не этот плач и если бы Салауддин не знал родителей сидящего в яме солдата, он, вероятно, поступил бы иначе. Но, увидев эти блестящие от голода и страха глаза, Баймиров уже не колебался.