Сергей Синякин - Фантастическая проза. Том 1. Монах на краю Земли

— Однофамилец? — предположил я.

— Инициалы тоже совпадали, — с сомнением сказал Масляков. — А я в такие совпадения не верю…

— Глупо же награждать покойника орденами и медалями? — не сдержался я.

— Как сказать, как сказать, — Аркадий Николаевич погрозил мне пальцем. — Мертвых всегда для живых награждают. Чтоб, значит, знали, помнили и боевой пример с него брали. Может, и в этом случае именно так произошло. А уж за какие заслуги его второй раз посмертно наградили, об этом только Богу и начальству известно. Хотел бы я посмотреть на тот наградной лист! Хотя, скорее всего, ничего необычного в нем не было. За кладбище нас тоже наградили — и меня, и Дворникова, и Пашу Дроздова…

Некоторое время Масляков отстраненно смотрел в окно, а меня подмывало подступить к нему с вопросами. Многое меня интересовало: и как у оставшихся в живых дальнейшая служба пошла, и с чем еще в жизни столкнуться пришлось, а прежде всего — кто такие церберы НКВД, о которых даже просто знать небезопасно.

Вместо этого я вдруг почему-то спросил:

— А с Лялей вы тоже больше никогда не увиделись?

— Почему же, — возразил Аркадий Николаевич, — в сорок шестом поженились, когда в город вернулись. Она у меня молодец, пять раз чемпионом страны в соревнованиях авиамоделей становилась. Радиоуправляемые модели у нее такие фигуры заворачивали, специалисты из разных стран только ахали!

Он подмигнул мне, и я вдруг понял, что следующий вопрос, который уже буквально вертелся у меня на языке, можно было не задавать. Кто может пилотировать авиамодель так искусно? Командами с земли все не объяснишь.

Я представил себе гремлина, сидящего в кабине авиамодели, его восторг при наборе высоты и то, с каким наслаждением он, вероятно, исполнял на этой авиамодели фигуры высшего пилотажа.

Наверное, гремлин был счастлив.

— Хороший коньяк, — подмигнул мне Аркадий Николаевич. — Жаль, быстро кончился. Что вам еще рассказать? С сорок третьего года наша группа уже работала под Сталинградом. Оттуда и до Праги дошли. Много еще разного происходило. Мог бы про полесских волкодлаков рассказать. Или про винницкое привидение, которое ставку фюрера «Вольфшанце» охраняло. Или про мыслеиндуктор Гаечки, был такой чешский инженер, который радиовнушением заставил власовские войска против головорезов Шернера в Праге выступить. Может, и к лучшему, что он со своим аппаратом под артобстрел попал, нельзя нашему времени такую технику давать. Добром это не кончилось бы…

Между тем поезд приближался к конечной станции.

Уже начался пригород, за окном медленно светлело, видны были длинные пакгаузы, крытые белым шифером, редкими пятнами зеленел сосняк, и стоял за окном голубоватый туман. Аркадий Николаевич Масляков принялся готовиться к выходу. Мне особо собираться не надо было — из вещей у меня была только сумка на длинном ремне, в которой лежало самое необходимое.

Естественным образом наш разговор прервался. Тогда я еще не понимал, что теряю.

Простились мы вполне дружески, крепко пожав на прощание руки. Я смотрел, как он уходил. Навстречу моему недавнему собеседнику побежала женщина, и они замерли, тесно обнявшись.

«Ляля», — понял я.

Масляков обнял женщину за плечи, они прошли еще немного и окончательно затерялись в толпе. И только тут до меня дошло, что я даже адреса этого удивительного человека не узнал. В Санкт-Петербург он ехал на встречу с однополчанами, значит, жил совсем в другом городе. Но в каком?

Впрочем, размышлять было некогда, меня ждали. Подхватив сумку и задумчиво дымя сигаретой на ходу, я тоже пошел по направлению к Московскому вокзалу.

Сколько раз я потом локти был готов кусать, что не остановил моего дорожного собеседника, не записал его адрес, не встретился с ним еще раз — уже с диктофоном, чтобы записать каждое его слово. К тому времени рассекречивать стали многое, или срок давности истек, или решили, что не стоит ничего из военного времени таить, не секреты это уже.

Постепенно мне становилось ясным, что не байки дорожные мне травил мой странный попутчик, нет, он рассказывал мне историю своей жизни. Окончательно мне стало ясным это, когда в числе других работников нашего института я был привлечен к разбору бумаг, составлявших архив небезызвестного Л. П. Берии, который был случайно найден в начале двадцать первого века на территории дачи, которую он занимал, находясь на государственных постах.

Разумеется, я тут же бросился разыскивать Аркадия Николаевича Маслякова. Большие надежды я возлагал на комитет ветеранов, но оттуда мне вскоре пришло печальное сообщение о том, что участник Великой Отечественной войны А. Н. Масляков скончался. Мне сообщили адрес его вдовы, но посланное ей письмо вернулось с уведомлением, что адресат выписан и место его жительство в настоящее время жильцам дома неизвестно. Попробовал я найти бывшего оперуполномоченного уголовного розыска Павла Дроздова. Но и здесь меня ждала неудача — Павел Васильевич Дроздов погиб смертью храбрых в боях с литовскими националистами в 1947 году и по решению коллектива его имя навеки занесено в списки сотрудников отдела внутренних дел города Сосновый Бор. Не удалось мне найти и Сергея Семеновича Дворникова — увы! — здесь тоже помешали годы, к сожалению, ветеранов минувшей войны с каждым годом становится меньше, и с ними навсегда уходят тайны минувшей войны.

Федор Иванович Востриков, тот самый отец Федор, был жив. Я нашел его в Новоафонском монастыре, но о военном времени он со мной беседовать категорически отказался.

— Ни к чему это, молодой человек, — сказал он. — Нынешнему поколению знать того совершенно не надо, а Бог и так все знает. Если мною и товарищами моими что-то сделано не так, то Бог нас простит, а если сделано все правильно, так и каяться незачем.

После этих слов он встал и, более не оборачиваясь, вышел из комнаты.

Еще месяц безуспешных поисков каких-либо сведений об особом подразделении НКВД, действовавшим в годы войны, и меня вызвали для беседы в ФСБ, ставший правопреемником некогда грозной службы.

— Не стоит проявлять к этому делу повышенного внимания, — сказали мне. — Есть события, с которых еще не пришел час стряхнуть пыль времени.

Просьбы компетентных органов порой напоминают требования. Разумеется, я не прекратил своих поисков, просто стараюсь их не слишком афишировать, чтобы не привлекать к себе пристального и зачастую излишнего внимание службы искоренения нашего будущего.

И все-таки сожаление не оставляет меня.

Думаю, это сожаление разделит со мной и читатель этой странной книги, в которой вопросов куда больше, чем ответов. Но так уж устроен наш мир.

Так уж наш мир устроен…