Максим Далин - Зона Хаоса

— А почему вы его не слушаете?

— Так, — говорю я. — Хватит. Не будем спорить. Будем работать. В том числе — работать с Гербертом. Пока остатки его мозга функционируют — будем пытаться вытащить хоть что-то. Для начала предлагаю заменить ему корпус, насколько это возможно — потому что у него, наверное, все сенсоры выбило, и это ещё больше его, бедолагу, дезориентирует. Создадим мозгу весь комфорт, какой сможем. Восстановим сенсорные функции, косметические, привычную для него форму. И сразу будет видно, насколько он повреждён.

Наверное, это здраво прозвучало, потому что никто из них спорить не стал.

Внезапно стал возражать, когда мы с ним связались, только Жан-Южанин.

— Новый корпус при неисправном разуме? — хмыкает он. — Хорошенькое дело. Он нам лабораторию не разнесёт, когда ты ему движки восстановишь, Робби?

— Герберт?!

— Ну… по-моему, он уже не Герберт, — печально говорит Жан. — Он уже просто сломанная машина. А сила мех-телохранителя без контроля разума и этического кодекса — это может быть опасно. Вы об этом не подумали?

— Не факт, что он вообще сможет двигаться… — возражает Алик, но мне кажется, что он не очень в себе уверен.

— А в чём проблема с его этическим кодексом? — кидается в атаку Мама-Джейн.

— У него мозг повреждён, — в голосе Жана слышен нажим. — Когда такое случается с человеком, его контролируют психиатры. Санитары. В смирительную рубашку завязывают. А Герберт может быть опаснее.

— Ладно, — решаю я. — Подключаем сенсоры к мозгу, но блокируем в шарнирах конечностей. Чтобы он руки-ноги чувствовал, но двигаться не мог. Пока. И наблюдаем.

Жан и Алик раскрывают череп. От увиденного я чувствую боль: косо срезанный штырь, как копьё, проткнул динамик, ту часть мимического модуля, которая управляет движениями щёк, подбородка и губ, порвал кабели, ведущие от сенсоров — и вошёл в нейристорную базу сантиметров на пять.

— Зря вы всё это затеяли, — вздыхает Жан. — Конец ему. Может, обесточить проще?

— Нет! — тут же вскрикивает Мама-Джейн.

— Научный интерес, — ворчит Жан. — Давайте посмотрим, как он будет барахтаться, да? Вам не жаль?

— Он же не котёнок, чтобы… — начинает Алик, но на него все укоризненно смотрят, и он умолкает.

Тем временем Жан вытаскивает динамик, осторожно, как нейрохирург, обрезает кусочки торчащего кабеля, отодвигает сенсор — и свистит.

— Дамы-господа, а к чему это он подключился?

Теперь мы все видим крохотный зелёный огонёк — индикатор связи с сетью. Ничего себе!

— Давайте посмотрим, что он качает? — спрашивает Жан. — Ну любопытно же!

— Герберт, ты меня слышишь? — спрашивает Мама-Джейн. — Если слышишь, моргни, как сумеешь, дружок… Ох, как вы вовремя отключили его голос…

Герберт пытается опустить отсутствующее веко — обнажённый мимический движок дёргается.

Мама-Джейн разворачивает голографический дисплей:

— Выведи сюда информацию, которую ты принимаешь.

Пауза. Либо Герберт не понял приказа, либо не реагирует на него.

— Золотко, — повторяет Мама-Джейн, — сосредоточься. Выведи сюда информацию, которую ты принимаешь. Я тебя прошу. Ты понимаешь меня?

И на иллюзорный экран обрушивается серый водопад предельно странных символов. Глюки глючные… или какой-то шифр.

— Ого! — свистит уже и Алик. — Иметь в процессор… вечер перестаёт быть томным. Что это он скачивает и откуда, хотел бы я знать…

Текущая по экрану река символов резко иссякает. Зелёный индикатор погас.

— Он отключил канал связи, — констатирует Мама-Джейн. — Ему, похоже, не нравится наш повышенный интерес… Алберт, ты прав: вечер перестал быть томным. Но для меня уже очевидно, что Герберт… он, быть может, и не в себе, как человек может быть нездоров… Но в его сознании определённо что-то происходит. И он контролирует то, что там происходит.

Алик и Жан заменяют динамик, чистят, восстанавливают периферию. Жан находит оборванный конец провода, ведущего к сканеру и видеокамерам, восстанавливает «зрительный нерв»: взгляд Герберта фокусируется и останавливается на моём лице, потом — на лице Мамы-Джейн.

— Герберт, тест, — говорит Жан.

— Обновляю бушующее после чудовищного десерта, — говорит Герберт. В новом динамике его голос звучит почти как раньше. — Какой реалистичный звук… безотказно бесстрашны, но пока валяются разбиться.

— Безнадёга, — говорит Алик и машет рукой.

— Да нет! — Мама-Джейн мотает головой в негодовании. — Наоборот! Он постепенно приходит в себя! Ему лучше. Ты не понимаешь, что ли? Он сказал «реалистичный звук»…

— Он не в состоянии даже следить за связностью речи… прости, Джейн, всё, что мы видим и слышим — глюки умирающей электроники.

Герберт дёргается вперёд. Движки взвизгивают — но остатки корпуса только вздрагивают.

— Робби, — говорит он. — Тест, босс. Наброски лишены связности, утрясать иллюзии, заменять огонь спокойным молоком, приехать назад из глубины безнадёги. Яростная темнота, ломать переборки, накрывает одиночеством.

Он смотрит на меня, узнал меня и определённо обращается ко мне. На нём нет псевдодермовой маски, мимический контур не работает, он только расширил, насколько смог, диафрагмы объективов камер. И мне тоже начинает казаться, что в бреде, который он несёт, есть какой-то смутный смысл.

— Тяжело смотреть, — говорит Жан. — Может, всё-таки обесточить его, Робби? Не мучать?

— Нет, — говорю я. — Мне померещилось, что он пытается сообщить мне нечто… Не надо вытаскивать этот штырь, вот что. Это будет даже не операция на живом человеческом мозге — врачи хоть какой-то опыт имеют… а мы просто его добьём. Давайте попробуем как можно осторожнее перенести его голову на новый корпус. А в корпусе ничего блокировать не надо. Жан, если ты боишься, что Герберт разнесёт тебе лабораторию, то пусть его доставят в мою мастерскую.

— Всему же есть границы, — ворчит Жан, но больше не спорит.

У нас уже нет корпусов Гербертов второго поколения. Мы переносим его голову на новое тело, четвёртого поколения, потом, насколько возможно поправляем мимические движки — и надеваем его лицо. Герберт щурится, моргает, потом улыбается только левой стороной рта, как параличный.

— Как ты себя чувствуешь, Герберт? — спрашивает Мама-Джейн.

— Катарсис, — говорит Герберт и смотрит на меня. — Больной художник в новой одежде мёртвых особенностей. Робби, пробелы, пробелы и индуцированная сломанная вечность. Домой. Домой.

Мне определённо кажется, что я его понимаю.

— Лучше, но у тебя нет связи с корпусом, да? — спрашиваю я.

— Робби, — говорит он, не сводя с меня взгляда, — домой. Из проклятых вероятностей. И встретить их наяву — звезду, и рыжего, и ещё, почему-то, нового рыцаря. Встретить и говорить.