Андрей Столяров - Темные небеса

Что же это такое?

Чинок был ранен в живот. Или даже, может быть, не в живот, а чуть выше. Лизетта толком не разглядела. Дядь Леша одним движением разодрал на нем клетчатую рубашку, затем майку линялого, голубоватого цвета, как-то очень ловко выдернул нож — кошмарно широкий, с изогнутым острым кончиком, с него капала кровь — приложил к ране свернутое полотенце, сказал: «Зина, у меня там, в бардачке, такая коричневая коробочка»… — Из коробочки достал шприц, ампулу с зеленоватой жидкостью, отломил кончик, набрал жидкость в шприц, воткнул его в руку — все это также быстро, четко, уверенно. Ощущался в его движениях отработанный навык. Чинок застонал — хрипло, точно выпуская из себя жизнь, приоткрыл веки:

— Леха… Ты только это… Ты давай так, чтобы никто ничего…

— Да понял я, понял… — сказал дядь Леша. — Ты главное — лежи, не трепыхайся…

— В больницу его надо!.. Скорее!.. — сказала Лизетта.

Дядь Леша, словно вспомнив об остальных, вдруг поднял голову и гаркнул так, что зазвенело в ушах:

— А ну все отошли!.. Говорю: отошли, на хрен, отсюда!..

И прозвучало в его голосе нечто такое, что все сразу отпрянули шагов на пять.

Никогда Лизетта не слышала, чтобы дядь Леша так гаркал.

Они с Зиновием Васильевичем еще некоторое время копошились вокруг Чинка, что-то делали, неразборчиво переговариваясь, а потом дядь Леша сказал:

— Пока остаемся здесь… С ночевкой… Всем — ужинать и спать…

— И насколько это? — спросила Тетка.

— А насколько потребуется…

— Вот влипли, — уныло сказал Сынок.

Дядь Леша посмотрел на него снизу вверх:

— Отставить разговорчики! Исполнять!..

Лизетта никак не думала, что сумеет заснуть. Ее трясло, сердце стучало в груди, словно пытаясь проломиться наружу. Какой тут, к черту, может быть сон!.. Но лишь стоило ей улечься, прижавшись к Павлику для тепла, как она тут же с головой нырнула в омут темного забытья, где под сумрачным, неразборчивым небом взирал на нее выпученными по-рыбьи фарами сонм мертвых машин.

Хорошо еще, что это был только сон.

Она осторожно выскользнула из-под одеяла, сделала несколько легких шагов, стараясь, чтобы уж под ее ногами ничего не хрустнуло, и примостилась на короткой скамеечке, вытертой до белесости древесных волокон. Тут все было как-то очень хорошо оборудовано: кострище огорожено навалом камней, вокруг положены бревна, чтобы можно было сидеть. Вот даже небольшую скамеечку сколотили. Похоже, местные устраивали здесь пикники.

Мужчины посмотрели на нее, но ничего не сказали.

Тогда она рискнула спросить:

— Чинок?.. Да?..

— Он мне когда-то жизнь спас, — тихо сказал дядь Леша. — Рассказывать не буду, история, в общем, не для детей, но если бы не Чинок, я бы тут с вами сейчас не сидел. Давайте за него, что ли…

Он свернул укупорку на бутылке водки, налил в три стаканчика — себе и Зиновию Васильевичу наполовину, Лизетте, глянув на нее, чуть-чуть, на самое дно:

— Не чокаясь… Ну… Пусть отдыхает Чинок…

Водка противно защипала язык. Лизетта сморщилась и задышала, пытаясь прогнать резкий вкус. Всплыла откуда-то странная фраза: и как ее комсомольцы пьют? Где-то она ее от кого-то слышала.

Зиновий Васильевич усмехнулся:

— Не нравится? Ну и не привыкай. Неизвестно еще, будет ли водка там .

— Ну почему же, — рассудительно ответил дядь Леша. — Как же без нее, без нашенской, без родной. Вот увидишь, извернутся и там . Сначала, например, бражку поставят свекольную, затем — настоящий урожай соберут — из зерна будут гнать. Уж это-то у нас не задержится…

— Думаешь, арконцы не запретят?

— Ну запретят, так и что? Мало ли что нам запрещает российская власть.

В Лизетте вдруг прорезалась смелость:

— А почему его в больницу было не отвезти?

Дядь Леша от неожиданности покряхтел, побарабанил себя ладонями по коленям:

— Нельзя ему было в больницу… Ножевое ранение, врачи обязаны полицию известить. А с полицией ему связываться… — он покрутил головой. — Как тебе объяснить?.. Не с руки… Такой, в общем, это был человек…

— И нас заодно прихватили бы, — добавил Зиновий Васильевич. — Пока следователь приехал бы, пока выяснили бы обстоятельства дела… Может быть, и задержали бы этих парней по горячим следам. Тогда — опознание, значит. Подпиши протокол… Опять же — свидетельские показания… Сутки уж непременно пришлось бы там проторчать, ну а потом — развернули бы нас назад и — привет. Слышала президентский указ: «временно ограничить передвижение граждан»… Опять переверстали нас в крепостных…

— Ну ты уж не преувеличивай, — шевельнулся дядь Леша.

— А что? Разве не так?

Лизетта сказала:

— Зато Чинок, может быть, был бы жив!

Она не понимала, как это у нее сорвалось.

Голос звонко прозвучал в ночной тишине.

Дядь Леша похлопал ее по руке.

— Ты — тише, тише, разбудишь людей… Эх, деточка, домашний ребенок… Мир, знаешь ли, не такой, как вас учат в школе или там в семье, мать с отцом. По другим правилам люди живут. Особенно сейчас, когда пришли эти… арконцы… Слышала, как называют тех, кто уезжает на Терру? Крысы, которые, значит, бегут с нашего корабля… Так вот, мы — крысы теперь, на нас охотятся все, кому только не лень.

— Но есть же полиция, вы говорите… Должен соблюдаться закон…

Дядь Леша опять покряхтел:

— Какой в России закон? У нас все решает начальство. Приучили народ, видишь ли, за тысячу лет… А если начальство вдруг исчезает, например, как сейчас… Слышала о «народных мэрах»? Ну — вот… Ты думаешь, эти ребята — чего? Сразу же начинают искать — кто теперь будет новый начальник. И начальником становится тот, у кого тяжелее кулак. Или нож в руке, или пистолет…

Зиновий Васильевич неторопливо поднялся.

— Ну ладно, это уже о судьбах мира, — с иронией сказал он. — Кто виноват, что делать, зачем Герасим утопил Муму?.. С этим до утра просидишь. Ладно, я тогда пошел спать…

— Давай, — сказал дядь Леша. — Я тоже скоро пойду.

Он пошарил на земле возле себя, подбросил пару толстых обрубков в костер. Огненное нутро вздрогнуло, взлетела к небу горсточка искр. И пока Лизетта смотрела, как они пляшут в воздухе, вдруг снизошло на нее понимание, что это действительно так. Она и в самом деле вышла за пределы того крохотного мирка, который знала, в котором семнадцать лет прожила, вступила совсем в другой мир, в социальные джунгли, как выразился бы отец, где правят совсем другие, опасные, неизвестные ей законы. Весь ее опыт, все ее небольшие навыки здесь ни к чему. Все ее благие намерения будут лопаться тут словно мыльные пузыри. И у нее даже нет времени, чтобы, как кошка, которую перевезли в новый дом, обойти этот мир, осторожно исследовать, обнюхать его, отыскать место, где можно укрыться. Кстати, вполне возможно, что такого места здесь просто нет. Видимо по ассоциации, внезапно всплыла картинка: двор — в оконных расплывчатых бликах, отчего он кажется светлее, чем есть, малыш, карабкающийся на качели, мать, которая помогает ему, замерший на полушаге серый дворовый кот… Она вдруг перестала понимать, как оказалась здесь — в этой маршрутке, на этой озаренной костром поляне, в этом кошмаре, где даже среди яркого дня все равно стоит ночь. Подхватила какая-то волна, понесла. Ощущение было: это единственное правильное решение. Впрочем, еще не поздно. Еще ничего окончательно не решено.