Андрей Столяров - Темные небеса

Несколько слов о судьбе заложниц. Практически все девочки, захваченные террористами, в течение следующих трех месяцев были освобождены. Семь школьниц погибли при силовых операциях, судьба еще двенадцати или пятнадцати осталась неясной, их, судя по всему, продали в соседние страны.

Через два месяца я уволился из президентской администрации и вернулся в Колумбийский университет, где преподаю до сих пор. Никакой сенсации мой уход не вызвал: не та должность, в новостных лентах он был отмечен лишь парой нейтральных строк.

Об операции «Бонобо» в прессу не просочилось ни слова. Редкий случай, когда действия подобных масштабов, да еще проведенные спецслужбами сразу трех стран, удалось укутать такой завесой секретности. Конечно, через определенное время что-то все же всплывет: какие-нибудь слухи, какие-нибудь намеки, какой-нибудь конспирологический бред, как известно, полной секретности не бывает. Но я бы на это не очень рассчитывал. Мне кажется, что в данном случае правда погребена так глубоко, что на поверхность пробьется разве что ее искаженное эхо, слабенькие фантомы, которые тут же рассеются в сполохах фейковых новостей.

Сам я ничего предпринимать не собираюсь. И дело тут даже не в том, что у меня нет никаких доказательств. В конце концов, если пресса возьмется за это по-настоящему, то доказательства она может и раскопать. Примером тому — известный «Уотергейт». Тут важен первый толчок. Но я вообще не уверен, что нужно производить раскопки. В конце концов у каждого человека существуют в жизни минуты, при воспоминании о которых глаза жжет едкий стыд. То же самое и со всем человечеством. И хоть считается, что стыд — это психологически деятельный сигнал, который побуждает человека к стремлению улучшить себя, но, будоража демонов подсознания, мы рискуем получить острый приступ шизофрении.

Есть многое, о чем лучше не знать.

И тем не менее помнить об этом следует. Такой вот философский и психологический парадокс.

Так или иначе, но операция «Бонобо» завершилась успехом. Арконцы покинули Землю, и неизвестно, придут ли они когда-нибудь к нам еще раз. Властители мира, теневые и явные, могут теперь спокойно вздохнуть. Ситуация в мире вроде бы постепенно нормализуется. И если я пишу сейчас эти строки, то лишь в надежде, что они будут иметь значение в каком-нибудь отдаленном, неясном будущем.

Все-таки ничто не должно исчезать бесследно.

Ничто не должно распадаться до пыли энтропийного небытия.

Сохранено должно быть каждое слово.

Усвоен должен быть каждый горький урок.

Иначе небеса над нами так и будут пусты, и во мраке, царящем меж звезд, мы никогда не услышим голос, окликающий нас по имени.

Конвой прибывает утром, за несколько минут до восьми. Для нас это полная неожиданность, поскольку в рабочем графике отправлений он не указан. Я в это время нахожусь под Куполом, в помещении Станции, где мы с Виллемом ведем беспорядочную дискуссию о том, как можно было бы все же спасти мир Земли. Длится она уже почти шесть часов, примерно с двух ночи, когда я сюда нагрянул, мы оба вымотаны, но, как ни странно, я с ног пока не валюсь. После интенсивной ревитализации в саркофаге сил у меня больше, чем я способен истратить при самой напряженной работе. Так что я пока еще относительно бодр. Гораздо труднее приходится Виллему. На него, как он объясняет, давит атмосфера земных страданий, непрерывный и мощный фон негативных эмоций. Они его хронически отравляют, обессиливают, не помогает никакая экранировка. А усугубляется это еще и острым сенсорным голодом, который тоже чувствуется непрерывно. Экипаж арконского корабля — сто человек, со всеми ними Виллем поддерживает постоянную ментальную связь, однако это ничтожно мало по сравнению с громадным чувственно-мыслительным полем всей арконской цивилизации.

— Нас как будто посадили на хлеб и воду, — говорит он. — На черствый хлеб и на три глотка воды в день. Пока не смертельно, но постепенно развивается своего рода алиментарная дистрофия. Купировать ее мы не можем.

Виллем не жалуется, он просто извещает меня об этом. Выглядит он и в самом деле неважно: морщины на коже, сероватые мешки под глазами, щеки обвисли, губы, наоборот, стянуты в слюдяной пленчатый блеск, на узких четырехпалых ладонях проступают костяшки суставов. Он даже дышит с очевидным усилием: медленный вдох и после секундной задержки такой же медленный выдох.

Мне его, честное слово, жаль. Тем не менее, по инерции продолжая дискуссию, я замечаю, что до сих пор мы, пусть плохо, но все же как-то существовали — балансировали, конечно, на грани обвала, но не переступили еще эту грань. Именно прибытие звездолета арконцев нарушило данный баланс. Ну а приглашение переселяться на Терру вообще послужило детонатором пертурбаций, искрой, от которой вспыхнуло пламя: земной мир начал необратимо превращаться в кошмар.

Возможно, я резковат. Я даже слышу, что в тоне моем проскальзывают истерические обертоны. Но я ничего не могу с собой сделать, около тех же шести — или, может, чуть больше — часов назад в эфире прозвучало официальное сообщение: арконцы принимают ультиматум экстремистов «Кагонда Ману», просят остановить казни, берут на себя обязательство свернуть свою миссию на Земле в ближайшие трое суток. На мой взгляд, это позорная капитуляция: при всей их технике, при всех их психогенных возможностях арконцы, если бы за это взялись, вполне могли бы и обнаружить убежища террористов, и ликвидировать их, и освободить заложников, и сделать это практически без потерь. Принципом невмешательства в земные дела можно было бы временно пренебречь: никто бы их за это не осудил. А так получается черт-те что: явились нежданно-негаданно, разворошили человеческий муравейник, и бросили все как есть — с последствиями справляйтесь сами.

Виллем со мной частично согласен. По аналитической прикидке арконцев, вероятность глобального апокалипсиса в процессе Контакта возросла на восемь — десять процентов.

— Мы тут явно ошиблись, — говорит он. — Мы рассчитывали совсем на другой результат. Предполагалось, что в итоге Контакта земляне почувствуют общечеловеческое единство, и катализатором этого процесса послужит сравнение вашего общества с нашим, то есть принципиально иным. Мы рассчитывали, что возрастут солидарность и гостевая толерантность землян. Мы надеялись, что эволюционная перспектива позволит вам по-новому оценить ваш собственный мир. Но этого почему-то не произошло. Случилось скорей обратное: распад мира Земли на враждующие между собой локальности или, как у вас говорят, «война всех против всех». Совершенно непредвиденный нами эффект. По-видимому, какие-то компоненты цивилизационной психодинамики мы не учли.