Андрей Кокоулин - Возвращение в Пустов

Хлопнула дверь. Протянуло холодом по ногам. Оббивая углы полок гигантских размеров сумкой, по вагону потащилась очередная тетка, перетянутая платками, как пулеметными лентами.

— Ганна! — позвали ее обратно. — Ганна, звертайся!

— Шо?

— Звертайся!

Бум! Бум! Сумка поприветствовала Шумера, царапнув затылок. Тетка, потоптавшись, пропала в проходе. Снова зашлепали карты.

— По крестям!

— Так что? — спросил сосед.

Опустив глаза, Шумер увидел протянутую к нему руку, смятый к локтю рукав плаща, обнажившуюся кожу.

— Извините, я просто…

Шумер окольцевал большим и указательным пальцем чужое запястье. Пульс у соседа был торопливый, галопирующий. Куда спешит? Он слегка надавил.

— Двадцать семь минут.

— Что? — не понял, наклонился сосед.

— Через двадцать семь минут боль пройдет, — сказал Шумер. — Можете засекать.

— И все?

— А что еще? — удивился Шумер.

Сосед отпустил рукав.

— Как-то вы странно… — он мельком взглянул на часы. Его худое лицо на мгновение вновь скомкала болезненная гримаса. — И что… денег не надо?

— Нет, — улыбнулся Шумер.

— А червовый марьяж! — донеслось от столика.

Рыжий выложил даму и загоготал.

Сидящий напротив Шумера полный мужчина, до того посапывающий и причмокивающий во сне, в пуховике, в джинсах, с пакетом в ногах, вскинулся, вытаращил глаза:

— Что, уже приехали?

— Сиди, дядя! — сказал ему рыжий.

— А Пустов? — принялся крутить головой тот.

За окнами тянулся лес, подступающий к железнодорожной насыпи, темный, перепутанный, не хоженный. Ель, береза, ель, ель, ель. Лишайные ветки. Густая хвоя. Скакали столбы, провешивая провода. Проскочила серая будочка, блеснула стеклом.

— До Пустова еще три часа, — сказал Шумер.

— А-а.

Полный мужчина успокоился и, опустив голову на грудь, засопел снова.

— А мне, значит, ждать до трёх? — спросил худой сосед.

— Да, — кивнул Шумер. Он поднялся. — Двадцать семь минут. Уже меньше. Подержите место?

— Конечно.

Вагон был набит битком.

Общий. По три, по четыре человека на нижних полках. На верхних — относительный, но комфорт. Хрипело радио. Пятки лежащих наверху норовили засадить в лоб.

Где-то спали, где-то пили. Звякали ложки, мялась пластиковая тара. В дальнем конце затухал детский плач. Вповалку лежало на мешках азиатское семейство — тюбетейки, косички, длинные платья, широкие штаны, разбери где кто. Все имущество перевозили что ли? Беженцы? Или просто переселенцы?

Впереди как назло встала старушка в ситцевом халатике, и Шумеру пришлось волочиться за ней до купе проводников. Старушка, прижимая к груди цветастое полотенце, прошла дальше, к туалету.

— Закрыто! — крикнула ей проводница.

— Но как же?

— В конце вагона, идите туда.

Шумер отступил к бойлеру, пропуская старушку обратно.

— А вам чего? — спросила его проводница.

— Чаю, — Шумер раздвинул губы в улыбке.

— Десять рублей.

Проводница подала ему стакан.

Шумер зазвенел карманной мелочью, собирая ее в кулак. За его спиной, покашливая, кто-то вышел в тамбур. Стук колес на мгновение сделался громче.

— У меня всего шесть, — сказал Шумер, пересчитав монеты на ладони.

— И что? — посмотрела на него проводница.

Один глаз у нее был красноват.

— Вы не сможете продать чай за шесть? — спросил Шумер.

Проводница, едва сдерживаясь, скрипнула зубами.

— Кипяток бесплатно.

— Нет-нет, — мотнул головой Шумер. — Мне именно чай. И, если можно, с сахаром. С двумя пакетиками. А то один, простите, ни о чем.

— За шесть рублей? — уточнила проводница, багровея.

— Больше-то нет, — улыбнулся Шумер, протягивая мелочь.

Бум-м! — монеты взлетели и просыпались на пол.

— Вон!

Минут пять проводница отводила на Шумере душу, а он стоял, опустив виновато лысеющую голову и поджимая пальцы на ногах от колких, отпущенных в его адрес выражений. Ему думалось, что он успел очень вовремя. Бог знает, на кого бы вылилось столько накопленной злости. Какой-нибудь сосудик в мозгу — раз! — и лопнет.

Нет, очень хорошо, что все ему досталось.

— Простите, — сказал Шумер, почувствовав, что проводница выдохлась, и взял из ее пальцев стакан. — Раз нельзя, я кипятка налью.

На свое место он вернулся довольный.

— Это на вас кричали? — спросил сосед с «дипломатом».

— Ага, — улыбнулся Шумер, присаживаясь на краешек.

Стакан в подстаканнике пыхал паром.

— Ну, ты — чума! — сказал рыжий в кепочке. — Такой концерт! Всем вагоном слушали. По вашим, так сказать, просьбам. Чем это ты ее довел?

Шумер пожал плечами. Девчонка, спутница паренька-мажора, выдула розовый пузырь жевательной резинки.

— Вы дядечка сумасшедший, да?

Она посмотрела на него бесхитростными голубыми глазами.

— Нет, — ответил Шумер. — Я чаю просил.

Рыжий фыркнул.

— Смотрю, обломался.

— Зато вот, кипяток, — Шумер приподнял стакан.

Он, обжигаясь, хлебнул. Вкус у воды был кисловатый, какой-то вываренный. Эх, пожалела пакетик женщина.

— Голова пока болит, — наклонился сосед, приложив ладонь к виску и уху. — Правда, меньше уже, но болит.

— Ф-фуу, — Шумер подул на воду. — Так время, кажется, не вышло еще.

— Наверное.

— Значит, пройдет.

За окном замелькали цистерны стоящего на соседних путях состава. Частью они были желтого цвета, частью черного, жирно-нефтяного.

— Вот оно, наше богатство, — сказала, указав на цистерны, женщина, проходящая мимо с упаковкой «доширака». — Все прикарманили, а нам — шиш!

У нее было костистое лицо с маленьким подбородком. Под длинной, растянутой серой кофтой и футболкой с застиранным портретом Распутина пряталась худая грудь. Парень покосился на нее, сдвинув карты.

— Ну и идите себе, — сказал он раздраженно.

— Я-то пойду, — закивала женщина. — А управы нет. Где управа? Тут последние копейки считаешь, а они вон, все за границу гонят.

— Ну не мы же, — подал реплику «бульдог» и, поддернув пальто, быстро и незаметно обменялся картами с рыжим.

— А бог вас знает, — сказала женщина.

— Дура, — заметил парень, когда обладательница маленького подбородка и худой груди скрылась за перегородкой.

— Не-ет, в чем-то она права, — протянул его соперник. Щелкнула карта. — Где мы, где богатство? Объявляю: крести-козыри.

— Блин!

На объявленную даму легла десятка пик.

— А ты думал, мы тут под пики гнилые станем прогибаться? — усмехнулся мужчина.

Он с наслаждением поскреб щетинистую шею.

— Мне вот тоже не комильфо, — сказал рыжий, сбрасывая козырного валета.

Через две взятки был объявлен бубновый марьяж, и обыгрываемый парень едва не опрокинул бутылку с минеральной водой.

— Да блин!

— Меня тоже раздевают, — пожаловался рыжий.

Поезд принялся притормаживать, медленно утянулась за край окна табличка, которую Шумер так и не успел прочитать.