Андрей Кокоулин - Возвращение в Пустов

— Может, ну его? — сказал «Николай Алексеевич».

— Ждем.

Шумер сжал зубы. Что ж, попробуем. А то скажут, сапожник без сапог. Или, скорее, врачу — исцелися сам. Кто поверит тогда? Может, в этом как раз дело? Просить других измениться, не изменяясь самому, не очень-то справедливо. Правды в словах нет. Значит, становимся лучше. С чего начать? С раздражения, со свежего чувства.

Шумер смирил дыхание. Прости, Олечка. Прости, Семен. Прости, Людочка, Петр, Инна, простите, ребята. Его словно чуть приподняло над землей. Простите.

Я глуп и злопамятен. И косноязычен. И жаден. Нет, попросту скуп. Чулки. Ха-ха, чулки! Ведь пожалел, пожалел! Я боюсь, я много чего боюсь. Во мне сидит жуткий страх неудачи. И желчь четырех поражений отравляет меня. Я боюсь темноты и смерти, чужой смерти, боюсь просьб и людей, сделавших наглость своим вторым счастьем. Я завистлив. Я завидую тем, кто живет, не ведая, что ждет его впереди, завидую их пофигистичности, завидую простоте, странностям, безумствам, завидую целеустремленности того же Бугримова. Вообще завидую Бугримову. Как у него все легко и ладно встраивается в систему, и люди, как винтики, нет, как кирпичики. Мне бы так.

Шумер выдохнул.

Казалось, он стал еще легче. Асфальт под ним вздрогнул и пошел трещинками. Мир вокруг подернулся рябью, будто едва заметная волна воздуха прокатилась по кустам, деревьям, земле, силуэтам домов, неуловимо их меняя. Сердце постукивало, ускоряя движение крови. Хрустнула, вправляясь, ударенная накачанным Сиротой скула.

В стороне, в двух метрах от Шумера тоже кое-что изменилось. К трем грабителям присоединился еще один человек в накинутом на плечи бордовом пальто.

— Ну, что, не хочет ехать? — спросил он.

— Не хочет. Пока, — ответил Фитиль.

— А чего он лежит?

— А я его ножичком поправил. Вы же сказали, что он особенный, вот я и проверил.

— Это ты зря.

Бугримов шагнул к Шумеру и, как несколько минут назад Фитиль, присел на корточки. Лицо его в сумраке казалось участливым.

— Что, Шумерский, тяжела жизнь?

Шумер улыбнулся.

— Бывало и похуже.

— Не надумал?

В пальцах качнулся железнодорожный билет. Шумер привстал на локте, с улыбкой всматриваясь в Бугримова.

— Что? — спросил тот, ощупывая подбородок и щеки свободной рукой. — Что-то не то?

Шумер сел. Спортсмен, обернувшись, перестал бить березу. «Николай Алексеевич» выбросил сигарету.

— Я знаешь, что понял? — сказал Шумер. — Мне только сейчас открылось, и поэтому я благодарен тебе за то, что ты устроил мне этот жуткий творческий вечер. Знаю, ты хотел иного, но так уж вышло.

Он умолк, глядя, как туманятся глаза визави. Бугримов, видимо, лихорадочно пытался сообразить, почему Шумер, который должен быть унижен и раздавлен встречей со своими бывшими учениками, совсем не похож на униженного и раздавленного. Ах, какая была замечательная ловушка расставлена!

— Ты…

— Я понял, — улыбнулся Шумер, — что если хочешь изменить мир, начинать делать это необходимо с себя. Если я становлюсь лучше, добрее, значит, часть будущего мира уже здесь, уже существует, это я сам, и остается только продолжить начатое. Ведь все, что во мне, так или иначе переходит в мир.

— Что ты несешь? — нахмурился Бугримов.

Шумер улыбнулся еще шире.

— А еще я понял, что ты часть меня, Виктор, — сказал он.

Бугримов качнулся назад.

— Я? — он неуверенно хохотнул. — Тебя, смотрю, хорошо ножом поддели-то.

— Нет, ты часть меня, злая, себялюбивая, эгоистичная половинка, которой ничего не надо, только бы быть на вершине. Сладко есть, сладко спать и держать всех и вся в кулаке. Знаешь, я отрекаюсь от тебя.

Бугримов фыркнул.

— Ты думаешь, я — нечто несамостоятельное?

— Ты — мое создание, — улыбнулся Шумер. — Часть меня. Гордыня моя.

— Да? А часть тебя может сделать тебе так? — Бугримов схватил Шумера за шею. — И так?

Он сжал пальцы. Шумер, багровея, кивнул.

— Это ничего… не изменит, — прохрипел он.

— Да?

Вокруг них закрутились пыль, окурки, скукоженные прошлогодние листья. Мелкими бусинами полетела вода.

— Тебя нет, — сказал Шумер. — В новом мире… тебя не будет.

— Ой-ей-ей, как страшно.

Бугримов надавил сильнее.

— Этот город — мой. И этот мир — мой. А твоего здесь разве что вот это, — второй рукой он запихнул Шумеру за ворот пальто железнодорожный билет. — Сейчас мы тебя посадим…

Бугримов обернулся.

— Эй! — крикнул он грабителям. — Чего стоите?

Шумер закашлял.

— Они тоже… прошлое.

— Сейчас это прошлое отправит тебя куда подальше. Эй!

Бугримов обернулся снова и обнаружил, что отделен от своих подручных дрожащей стеной воздуха. Рот его растерянно приоткрылся. Деревья, темный торец здания, фонари и фигуры грабителей оплыли в едва угадываемые силуэты. Прямая аллея казалась фантастически кривой. Фантики и этикетки кружились цветными блестками.

— Как? Что это?

Бугримов попытался соединить руки на горле Шумера, чтобы вытрясти из него душу и понимание, но пальцы его внезапно соскользнули и не смогли поймать даже ворот пальто. Какая-то непреклонная сила сдвинула его назад, вытеснила за границу текущего воздуха, как он ни хватался, за что придется. Искры брызгали из-под каблуков.

— Ну, нет!

Оказавшись выдворенным наружу, Бугримов с гневным криком поднялся и с усилием, с матом прорвался к Шумеру обратно, безнадежно портя дорогой костюм и пальто, отплевываясь от грязи, воды, клочков полиэтилена и пепла. За ним все еще виднелась аллея, но ни Фитиля, ни спортсмена Сироты, ни низкорослого «Николая Алексеевича» найти там было уже нельзя — растворились, пропали.

— Это мой город!

Бугримов, вытянув руки, шагнул к Шумеру. Выставленная вперед нога его заходила, словно боролась с невидимым течением. Следующий шаг он сделать не смог. Все тело его закачалось, заколыхалось. Пальто распахнулось крылом. Бугримова потянуло назад, в зыбкое дрожание, в круговерть теней, бликов, капель. Он надул щеки, оскалился, попытался упереться в ботинками в асфальт, но его все равно с каждым мгновением относило все дальше.

— Я отпускаю тебя, — сказал Шумер.

— Что? Это я…

Бугримов скрылся за пеленой, и голос его перестал быть слышен. Какое-то время тень его еще проступала, проминалась, махала руками, но постепенно истончилась и распалась на пятна.

Будущее. Новое. Другое.

Пустов вдруг посветлел. Садящееся солнце пронзило его золотыми лучами, свет протек сквозь ограды и ветки, заполнил пустоты, рассыпался по фасадам и земле. Обласканный им Шумер вытянул ноги и засмеялся. За спиной он услышал торопливый, беспокойный стукоток туфелек. Кто-то спешил к нему. Шумер загадал, кто.