Андрей Кокоулин - Возвращение в Пустов

Она сгорбилась, опустила голову и всхлипнула.

— Инна, — прошептал Шумер.

Инна подняла руку, останавливая его, и медленно выпрямилась.

— Когда я… Когда мы оказались брошены вами, то все, нарисованное вами, рухнуло. Вы слышите? — выкрикнула она. — Все! Вы бросили нас в жизнь, как котят в ведро с водой, и мы в ней утонули. И жизнь превратилась… превратилась в жизнь, в повседневность, в быт, в семью и работу. И в этом не было ничего от ваших ярких и светлых картин, потому что вы стремились в какой-то бесконечно далекий мир, до которого этому, в лучшем случае, ползти и чапать миллион лет. Понимаете?

— Инна…

— Да заткнитесь вы! — выпалила Инна, наклонившись всем телом. В голосе ее появился надрыв. — Дайте я закончу. Я мечтала… И вот вы появились снова. Нам не надо вашей мечты, Сергей Андреевич! Она лжива, за ней ничего нет. Какой мир вы зовете построить? Он не для людей, это точно. Он для… Я даже не знаю, для кого он. Может быть, для вас одного. Потому что вы можете не есть, не спать, не беспокоиться о родных. У вас есть цель, и вы к ней идете, не взирая. А мы не можем! Никто из нас так не может!

Она замолчала, тяжело дыша.

— Она права, Сергей Андреевич, — сказал кто-то. — Оставьте наше будущее нам самим, мы как-нибудь разберемся.

— Я был бы рад, — сказал Шумер. — Серьезно, ребята, я был бы рад свалить со своих плеч этот груз. Но я видел… Ребята, — он заскользил взглядом по своим бывшим ученикам, апостолам, друзьям, — если все останется таким, как есть, дальше уже ничего не будет. Конечно, не через десять, не через двадцать лет, но через столетие… Просто новое, оно всегда требует сверхусилий, пота и крови…

— А вы бежали, — перебили его из зала.

Шумер улыбнулся.

— Бежал.

— Сергей Андреевич, — встал светловолосый парень, сминая в кулаке шапку, — может вам просто уехать? Вы никогда не думали, что ни этот мир, ни мы не хотим вашего как бы спасения? Никто не хочет, ни у кого нет желания. Давайте мы тихонечко умрем, а вы не будете нас спасать. А то, честное слово, только хуже сделаете.

Кто-то рассмеялся.

— Конечно, Дима, ты в чем-то прав, — сказал Шумер, — но дело, видишь ли, в том, что и я не совсем волен в своих поступках.

— Смирите гордыню! — выкрикнул кто-то.

В зале опять рассмеялись. Шумер улыбнулся.

— Дима, что бы ты делал, если рядом с тобой тонул человек? Ты проходишь мимо, а он тонет? — спросил он.

— Не корректное сравнение, Сергей Андреевич, — встала из кресла выше рядом девушка в очках. — Знаете…

— Да, Маша, — кивнул Шумер.

— Если уж брать ситуацию для сравнения, — сказала, коротко улыбнувшись, Маша, — то ваши действия похожи не на спасение утопающего, а на то, будто вы бросаетесь наперерез человеку, переходящему дорогу, с криком, что через полчаса здесь проедет автомобиль. Причем, наверное, вы не так уж и не правы — автомобиль действительно проедет. Только человек уже будет далеко от этого места. Если, конечно, Сергей Андреевич, вы, догнав, все же не повалите его на проезжую часть.

— Браво, — сказал Шумер, — Маша, у тебя всегда была светлая голова.

— Спасибо.

Маша села.

— Но так видите вы, — сказал Шумер. — Вы не верите мне, и у вас есть на это право. Я сбегал из Пустова четыре раза…

Кто-то присвистнул.

— Да вы монстр, Сергей Андреевич!

— Поэтому я и не виню вас в том, что вы отступились от меня.

В зале недовольно зашумели, и Шумер с минуту, подняв руки, ждал, пока возгласы утихнут. Кто-то бросил в него бумажный самолетик, но, повинуясь воздушным течениям, тот отвернул от сцены и улетел в темноту запасного выхода.

— Ребята, — сказал Шумер, — я больше не зову вас с собой. Инна тут сказала, вам действительно не по силам жить так, как я вижу. Что ж, это не большая потеря. Я, вообще, привык. Но, простите, мир все равно необходимо менять. Разве вы не видите, что вся ваша жизнь построена на деньгах, на расчеловечивании отношений, на дефиците материальных благ для одних и избытке для других, для малой избранной части? Вы живете в пустоту, вы занимаетесь мертвыми занятиями. Разве вам не понятно, что будущее, которое я звал вас строить, будет от этого свободно? Может быть я и монстр, но борюсь с еще большим монстром.

У кулис фыркнул Бугримов, показал большой палец.

— Можно я?

Из середины зала поднялась рука. Шумер пригляделся и кивнул:

— Давай, Семен. Ты можешь.

Парень в куртке нараспашку, в необычной, красно-зеленой тельняшке под ней, с вязаным шарфом, намотанным на горло в три или в четыре слоя, не поднялся, как предыдущие ораторы, а остался сидеть.

— Сергей Андреевич, — наклонил он конопатое, насмешливое лицо, — вы вообще для кого новый мир строите?

Шумер на мгновение растерялся.

— Как? Для людей, Семен.

— Но если мы туда не попадаем, сил у нас нет, другие не хотят, третьи не умеют, то для кого? Он же, получается, для каких-то суперсуществ создается, добрых, честных, отзывчивых, со всех сторон положительных. У вас будут проблемы с наполнением, Сергей Андреевич, вы знаете?

— Что, и ты, Семен, не подходишь?

— Ну, если только я, — под смех согласился Семен. — Но дело не в этом. Дело в глобальном просчете, Сергей Андреевич. В вашем будущем пусто. Вы вот сказали, что мы живем в пустоту, это в какой-то мере правда. Мы, надо признаться, не часто знаем, зачем вообще живем. Для чего. Эпоха перемен. Но вы-то знаете! И все равно тянете нас в разряженное пространство. Я вот чувствую, что у вас там, в вашем будущем, жизни нет!

— Ты не прав, Семен, — сказал Шумер.

— А вы кого из нас делали, Сергей Андреевич? Вы обернитесь в прошлое. Помните? Я помню. Я помню, как мы мотались по городу и работали, работали, работали. Отряд энтузиастов! Строили счастье для детей, инвалидов, горожан, выступали с концертами, проводили акции, ездили по деревням, чиня крыши и заборы старикам и старухам. Было прикольно, я не спорю. Даже, казалось, вот-вот тебе откроется что-то важное, и сам ты что-то решительно поймешь, о себе, о мире, обо всем. Но чем это кончилось, Сергей Андреевич? Мы с вами здесь, только вы на сцене, как всегда, а мы в зале, словно по другую сторону баррикад. Ничего не открылось, ничего значительного не произошло, мир не изменился, а те, кому мы помогли, нас вряд ли уже помнят — или выросли, или умерли, или просто живут. Вы сбежали, а мы остались, армия неудачников, которая оказалась никому не нужна. Даже самим себе. Мы вот так, вместе, как сейчас, собираемся, наверное, в первый раз за два с половиной года. И что еще? Я особенно… Это как у Макаревича про костер, слышали, наверное? Ну, про спалил себя за час? Я думаю, другого с нами и быть не могло, а вспышка во тьме ничего не решает, лишь какое-то время стоит мутным пятном под веками. И все. Есть возражения, Сергей Андреевич?