Андрей Кокоулин - Возвращение в Пустов

Его вдруг разобрала дрожь. Конечно, можно было успокаивать себя тем, что все уже прошло, поросло, забыто, но некий страх, пусть и старательно игнорируемый, жил в нем, точил ходы в душе, тенью возникал то в словах, то во сне.

Я бросил их.

Это ведь правда. Сколько не убеждай себя, что они предали тоже, первым думать о побеге начал я, подумал Шумер. И побежал первым я. Мессия оказался слаб и боязлив. Разве в этом вина апостолов? Впрочем, и не апостолы они были, а простые мальчишки и девчонки, поверившие ему сразу и без оглядки. У него был дар, он скрутил их, он поднял их, он не оставил им выбора. Никакого.

Озноб колотил Шумера, пока он не сжал кулаки и волевым усилием не подавил его. Ничего, сильные учатся на своих ошибках. Теперь он не убежит и никого не подведет. Потому что подводить, в сущности, не кого. Не Петра же?

— Чайник полон! — возвестила, влетая в гримерку, Олечка. Клетчатая юбочка окрутилась вокруг худых бедер. — Вы с вареньем любите?

Шумер улыбнулся, глядя на ее стремительное отражение.

— Можно и с вареньем.

— Сейчас.

Чайник в закутке зашумел. Олечка вынесла к столику розетку с вареньем и блюдце с нарезанным батоном. Шумер безотчетно взял кусок хлеба и стал есть его, ломая на маленькие кусочки. Смотрел, как девушка готовит место для чаепития, сдвигая баночки, пеналы, тюбики в сторону и даже перекладывая их на другой столик.

— Я с вами, можно? — спросила Олечка, на мгновение застыв перед Шумером.

— Конечно. Вы меня знаете?

Девушка кивнула.

— Ага, — просто ответила она. — Вы лет пять назад фокусы показывали.

— Почти семь, — улыбнулся Шумер.

— И людей лечили.

— Было дело.

Чайник заклокотал, и Олечка убежала к нему.

— Мне тогда, получается, четырнадцать лет было, — сказала она из закутка, постукивая чашками и наливая кипяток. — Меня мама взяла на ваше представление. Было здорово. И голуби, и с картами. У вас дар пропал, что вы потом исчезли?

Она встала перед Шумером с пластиковым подносом.

— Что-то вроде, — Шумер принял чашку, поставил ее, полез ложкой в сахарницу. — Я уезжал.

— Практиковаться? — Олечка подвинула стул к его столику.

— Скорее, для переосмысления.

— И снова даете представления?

— А они нужны?

Олечка чуть не поперхнулась чаем.

— Что вы! Конечно! Вы стольким людям тогда помогли!

— Я понимаю, — Шумер, кивнув, побрякал ложкой в чашке. — Только эта помощь не то, чего мне хотелось бы. Я убежден, что какая бы то ни было помощь ничего не даст, если человек не изменится, не желает измениться внутренне.

— Вы не правы, — сказала Олечка, аккуратно зачерпнув варенья из розетки.

— Почему?

— Ну, потому. Вам не понравится мое мнение.

Шумер наклонил голову.

— Вы попробуйте.

— А если я вам настроение испорчу?

Шумер улыбнулся.

— Значит, мне стоило его испортить. Хотя, извините, чтобы испортить мне настроение, надо очень постараться.

— Честно? — Олечка отхлебнула чаю.

— Да.

— Хорошо.

Шумер подобрался и положил ладони на колени.

— Я слушаю.

— На самом деле…

— Чаевничаете? Очень хорошо, но, увы, — заглянул в проем Бугримов. — Пора, потихоньку вливаемся в процесс.

— Как? — удивился Шумер. — Часа же не прошло.

— Не прошло, — согласился Бугримов, подступил к нему, наклонил голову, изучая внешний вид, и скорчил гримасу. — Свитер — гадкий.

— Я предлагала кофту, — сказала Олечка.

— А он не послушал, — кивнул Бугримов, словно ничего другого не ожидал. — Шумерский, свитер у тебя в дурацких складках. Все будут обращать внимание на него, а не на тебя. Позор какой-то.

Шумер оттянул свитер книзу.

— А так?

— А так ты — в дурацкой позе.

— Меня свитер не смущает.

— Это понятно. Тебя никогда ничего вокруг не смущало. Все, Олечка, мы пошли, — Бугримов отшагнул, открывая путь в коридор, сказал с оттяжкой, фиглярствуя, как конвоир перед заключенным: — Шумерский, па-апрашу на выход!

— До свидания, — попрощался Шумер, выходя.

— До свидания, — сказала Олечка, забирая со столика так и не тронутую им чашку. — Вы же за пальто вернетесь?

— Вернется, — подмигнув, сказал Бугримов, выталкивая Шумера дальше в коридор.

Со сцены доносилась музыка. Какой-то молодцеватый голос, перекрывая ее, обращался к публике, чего-то требовал, задавал вопросы (ответов слышно не было), похохатывал.

— Конферансье на разогреве, — объяснил Бугримов, подходя к вогнутому, задрапированному с внутренней стороны заднику. — Ну, как, ты готов?

Он развернул Шумера к себе.

— Вполне.

Покачивались, уходя вверх, обтрепанные кулисы, в темноте теснились какие-то угловатые фигуры и конструкции.

— Еще можешь вернуться, — сказал Бугримов.

В руке его появился железнодорожный билет. Дата, кажется, была сегодняшняя. Шумер ухватил слово «Воронеж».

— А почему Воронеж? — спросил он.

— Посмотришь город, — сказал Бугримов. — Побольше нашего Пустова. И подальше.

— Уехать я могу и после выступления.

— Это да. Но, согласись, уехать до было бы вполне в твоем стиле.

Шумер улыбнулся.

— Это раньше.

— Заматерел? — рассмеялся Бугримов. — Ну, может быть, хотя одеваешься все равно отстойно. А знаешь ли старую истину, что внутреннее содержание подчас соответствует внешнему? Так вот, судя по твоему свитеру и штанам, которые может где-то в прошлом столетии и были еще актуальны, а сейчас разве что годятся для тематической вечеринки, ты остался таким же хлюпиком и выпендрежником, что и раньше.

— Война — это путь обмана, — сказал Шумер. — Поэтому если ты и можешь что-нибудь, показывай противнику, будто не можешь.

— Ой-ой, ты одолел Сунь Цзы? — осклабился Бугримов и снова махнул билетом. — Возведите своему противнику золотой мост для отступления. Годится? Тоже Сунь Цзы, кстати.

В это время в зале сначала негромко, в разноголосицу, а потом хором, раскатисто, видимо, под управлением конферансье, женские и мужские голоса закричали: «Шу-ме-ров! Шу-ме-ров! Шу-ме-ров!».

— Слышишь, зовут? — двинул бровями Бугримов. — Я сейчас тебя представлю, и выйдешь. Понятно?

Он поставил Шумера у кулисы и выпорхнул на сцену, на ходу распахивая объятья.

— Дорогие мои сограждане, горожане, дамы и господа…

Отдуваясь, промелькнул мимо Шумера конферансье, потный, в белой манишке и фиолетовом фраке, покосился и нырнул в нишу, чтобы торопливо закурить.

— …никто не возражает, если мы начнем немного раньше? В конце концов, это не совсем официальное мероприятие.

— Да! — крикнули Бугримову.

Шумер разглядывал ту часть зала, что была ему видна. За ослепительным светом софитов уходящий вверх ряд кресел казался сумрачным, там колыхались смутные фигуры зрителей. Прорехи пустых мест были совсем символические.