Тери Терри - Обречённая [litres]

– Сэм, Ава! – Я вздрагиваю и оборачиваюсь.

Это Лукас. Он подходит, целует меня в щеку и отходит, чтобы поговорить с Джуро.

Я качаю головой, но Ава не видит, уткнувшись взглядом в пол.

– Это не то… Он не… – Она вскидывает голову. – Он не нравится мне в этом смысле, – объясняю я и наконец понимаю, почему ничего не чувствовала к Лукасу или другим мальчикам. – Не так, как мне нравишься ты, – добавляю тихо. И ее глаза вспыхивают. – Вот почему я хочу, чтобы ты ушла, – говорю я. – Ты должна уйти. Прошу.

Сзади какой-то переполох. Раздается детский голос. Ники.

– Я велел тебе оставаться с тетей, – расстроенно отчитывает Лукас.

– Я убежал. Тоже хочу пойти.

– Нельзя! Я обещал тебя защищать. Ты еще слишком маленький.

– Нет! Я иду с тобой.

– Нет, Ники.

– Нет времени тащить его обратно, – говорит Джуро. – Придется брать с собой.

Я слышу, что творится вокруг, но все кажется отдаленным, будто мы с Авой остались наедине. Мы существуем отдельно от остальных. Слышим их, но видим только друг друга.

Взглядом я умоляю Аву послушаться.

– Уходи, прошу.

– Никто не хочет отвести Ники обратно? – просит Лукас.

– Для меня нет пути назад, но о тебе никто не знает, – уговариваю я, не отрывая взгляда. – Прошу, уходи. Ава. Ради меня.

– Я пойду, – громко говорит она – это ответ Лукасу, не мне. – Я отведу Ники.

Лукас звонит друзьям и рассказывает, куда отвести Ники. Появляются все новые люди, обсуждают предстоящее дело. Время от времени небольшие группки покидают дом, чтобы занять места в округе. Я пойду последней, с Лукасом и Джуро. Я слышу все обсуждения, но думаю только об Аве.

– Спасибо, что согласилась, – говорю я.

Ава вскидывает руку к горлу. Она надела медальон?

– Раньше ты не носила украшений.

– Это мамин медальон. – Она потянула за цепочку и положила медальон на ладонь.

– В нем есть фотографии?

– Была. Моя детская. И локон волос. Наверное, она забрала их с собой.

Я касаюсь серебряного овала с искусной резьбой, свисающего с плетеной цепочки. Цепочка запуталась в одном месте над медальоном.

– Здесь узелок.

– Не получается распутать. Я пыталась.

– Давай я. Я хорошо с таким справляюсь.

Она колеблется. Снимает и передает мне.

Я все-таки дала себя уговорить и теперь ухожу, держа маленькую ручку.

Ники сопротивляется, наверное, думает, что все это – веселая игра, а его исключили. Может, и я играла. Как знать. Я должна была пойти сегодня, поговорить с Сэм, увидеть ее. Но она сразу же поняла, что я не хочу участвовать.

Медальон снова покоится на груди под рубашкой, касаясь кожи. Она и правда распутала узел, и теперь цепочка висит свободно.

Это ее путь, правда? Сэм дала мне почувствовать, что мои проблемы и проблемы всего мира можно решить.

Что сбывается даже самое невероятное.

Слившись с толпой, мы бесцельно бродим вокруг.

До поры.

И хотя Вестминстер охраняют вооруженные лордеры, вокруг все еще полно туристов с камерами. Пожалуй, теперь их стало даже больше – видимо, им кажется, что с комендантским часом и пропускными пунктами на улицах стало безопаснее. Некоторые из наших, вооружившись камерами и телефонами, смешались с толпой туристов и готовы в любой момент вести прямую трансляцию событий.

Постепенно мы сбиваемся в большие группы, не забывая следить за временем. Придуманная Джуро сеть готова вот-вот раскинуться, обратиться лицами и спинами к Вестминстеру. С помощью неприметных сигналов Джуро направляет собравшихся в нужные места. Мы с Лукасом держимся поближе к Джуро и Дайше. Мы вчетвером – центр сети.

В небе свет мешается с тьмой и навевает жуть.

Тихо бормочут голоса на фоне громкого гула вокруг.

Биг-Бен начинает бить – шесть часов.

Теперь мы ускоряемся.

Я подхватываю Лукаса под правую руку, а Дайшу – под левую. Джуро стоит ко мне спиной в другом ряду, отвернувшись от Вестминстера. Ряды тянутся один за другим, а когда мы садимся, то обхватываем ногами передний ряд.

Повисла мертвая пораженная тишина.

И тут же раскололась.

Люди, которые никак с нами не связаны, поспешно разбегаются, пугаясь того, что может произойти дальше. Но не все. Некоторые остаются и поддерживают нас: сначала слабо, нерешительно, но общее ликование крепнет, когда толпа вокруг начинает расти.

Мы – это наша страна, и мы имеем значение. Мы едины и сильнее, чем они думают.

Раздается вой сирен. Выстрелы.

Нас поливают холодной водой из водяных пушек. По одиночке нас бы давно затопило и смело, но мы крепко держимся друг за друга и только кашляем и отплевываемся.

Появляется полиция. Мы знаем, кто они и на что способны – я уже видела это собственными глазами, и горло разъедает от страха.

Но если люди повсюду сейчас наблюдают за этим, то все не зря. Все не впустую. Люди узнают, что мы ничего не сделали – просто сидели перед Вестминстером. Это наша страна, и мы должны выбирать свое правительство, но не можем, и это неправильно. Конечно, все изменится, когда это увидят люди. Поймут, что происходит здесь и сейчас.

Вот почему нам надо держаться.

Усиленный громкоговорителем голос призывает к спокойствию и здравомыслию. Я узнаю эту женщину, которая сейчас едва виднеется на краю толпы – это член парламента, и она однажды бывала у нас на ужине.

Но вдруг Джуро отстраняется и забирает с собой тепло.

Что происходит? Я оборачиваюсь посмотреть.

И вижу… не может быть, это невозможно…

Весь его ряд поворачивается, приседает и скидывает кофты, а на футболках у них красные надписи:

А2.

А… а в руках…

Оружие…

Грохот отдается громом в ушах. Они стреляют в полицию через наши головы, а вокруг кричит толпа. Члена парламента сбивают с ног, и она падает.

Полицейские кричат и стреляют в ответ. Мы прижимаемся к земле, пытаемся уползти, но руки и ноги тесно переплетены. Деваться некуда. А Джуро и весь его ряд… в этом и был замысел, да? Они в центре, отгорожены другими людьми.

Полицейские во главе с лордерами в кевларе и со щитами наступают с краев, топчут или хватают тех, до кого могут дотянуться, и отрывают их, будто снимают кожу.

Страх – я чувствую его привкус и запах, слышу его в криках вокруг. Все больше рядов отдирают, и каждый более болезненно.