Теодор Старджон - Брак с Медузой [сборник litres]

Джозеф Макардл Филлипсо – избранник судьбы, и может это доказать. Это доказывают его книги. Это доказывает Космический храм.

Избранник судьбы – тот, кому приходится совершать значительные поступки, как говорится, волей-неволей. Например, Филлипсо никогда не собирался связываться с Неопознанными (никем, кроме самого Филлипсо) летающими объектами. То есть он не устраивался в кресле, подобно своим менее честным (по его словам) современникам, и не говорил: «Присяду-ка я и навру-ка немного про летающие тарелки, чтобы срубить бабла». Все, что случилось (как в конце концов поверил Филлипсо), просто случилось – и случилось с ним. На его месте мог оказаться кто угодно. Но, как это обычно бывает, одно тянет за собой другое, ты обжигаешь руку, чтобы обзавестись алиби, – и дело кончается Храмом.

Оглядываясь назад (Филлипсо больше никогда этого не делает), можно понять, что алиби было лишним, и сочинять его не стоило. Филлипсо просто называет начало «неблагоприятным» и не вдается в подробности. Дело в том, что все началось однажды ночью, когда он напился без особого повода – если не считать того, что ему только что выплатили сорок восемь долларов за рекламу сети магазинов «Хинкти-пинкти», – а свое отсутствие на следующий день объяснил байкой про обрыв провода на катушке зажигания, который он якобы искал полночи где-то в холмах, возвращаясь домой от старушки-матери. Следующим вечером он действительно навестил старушку-мать, и на обратном пути машина внезапно заглохла, и он провел полночи, копаясь в проводке, пока перед рассветом не обнаружил… вот именно. В такие моменты просто невозможно не соврать. И пока Филлипсо придумывал вероятные правдоподобные альтернативы истине, небо на мгновение озарилось. Тени камней и деревьев вытянулись, померкли и исчезли, прежде чем он успел поднять голову. Это была температурная инверсия, или вспышка метана, или огни святого Эльма, или даже метеозонд – не имеет значения. Филлипсо посмотрел туда, где уже ничего не было, и предался вдохновению.

Его машина стояла на травянистой обочине между двумя скалами. Справа густой лес окружал небольшую полянку, наклонную прогалину, из которой торчали булыжники всевозможных размеров, когда-то принесенные ледником. Филлипсо быстро выбрал три камня около фута в диаметре, располагавшихся на равном расстоянии друг от друга и уходивших в землю на одинаковую глубину – то есть не слишком глубоко, он был находчивым человеком, а не трудолюбивым. Он поднял эти булыжники, стараясь ступать туфлями на каучуковой подошве исключительно на пружинистую траву и оставлять как можно меньше следов, затем по очереди унес камни в лес, бросил в покинутую лисью нору и прикрыл сухими ветками. После этого побежал обратно к машине, достал из багажника паяльную лампу, которую одолжил, чтобы отремонтировать потекший шов на старинной ванне в доме матери, и с ее помощью тщательно выжег углубления в земле, где раньше лежали камни.

Вне всяких сомнений, судьба прилежно трудилась с тех самых пор, как он сорок восемь часов назад напился и поддался греховной лжи. Однако в этот момент она решила проявить себя, потому что стоило Филлипсо аккуратно прижечь собственное предплечье, выключить паяльную лампу и убрать ее в багажник, как на макушке холма возникла машина. И не просто машина. Она принадлежала журналисту приложения «Сандэй», некоему Пенфилду, который не только не знал, о чем писать следующую заметку, но и видел вспыхнувшие полчаса назад огни в небе. Филлипсо собирался доехать до города и вернуться с журналистом и фотографом, чтобы показать выпуск начальнику и объяснить свое повторное отсутствие. Однако судьба задумала нечто более крупное.

В серых предрассветных сумерках Филлипсо встал посреди дороги и принялся размахивать руками. Машина остановилась.

– Они, – прохрипел Филлипсо, – чуть меня не убили.

А дальше, как говорят сотрудники приложения «Сандэй», история написалась сама собой. Филлипсо ничего не пришлось сочинять. Он лишь отвечал на вопросы, а рассказ родился в мозгу Пенфилда, который понимал только, что ему достался идеальный объект для интервью.

– Спустилась в струе огня, да? Ах, в трех струях огня. – Филлипсо отвел его на поляну и продемонстрировал три обугленные вмятины, еще теплые. – Угрожали вам, верно? Ах, всем землянам. Угрожали всем землянам. – Шелест ручки. Щелчки фотоаппарата. – И что вы сделали, заговорили с ними? Да? – Филлипсо ответил, что да. И тому подобное.

История попала не в приложение «Сандэй», а в более поздние выпуски – все получилось, как и надеялся Филлипсо, только намного серьезней. Настолько серьезно, что он вообще не попал на работу – она ему больше не требовалась. Он получил телеграмму от издателя, который желал знать, не сможет ли Филлипсо, будучи рекламным писателем, взяться за книгу.

Он мог и взялся. Он писал с невероятной легкостью (фраза «Первое слово экономии, последнее слово стоимости» принадлежала ему и украшала все магазины «Хинкти-пинкти», хотя в ней не было никакого смысла), в стиле невзрачном, как напомаженный вихор, и искреннем, как именная табличка банкира. Двести восемьдесят тысяч экземпляров «Человека, который спас Землю» были проданы за первые семь месяцев.

В общем, деньги потекли рекой. Не только за книгу, но и за другое. Другие деньги приходили от любителей конца света, приверженцев полного истребления человечества и желающих спастись от инопланетян. И все они, от тех, кто верил, что если бы Господь хотел, чтобы мы покорили космос, он бы снабдил нас ракетными двигателями, до тех, кто не верил ни во что, кроме русских, зато по части русских верил во что угодно, просили: «Спаси нас!» – и каждая щель в этом горшке сочилась золотом. Так появился Космический храм, просто чтобы навести некий порядок, сами понимаете, а потом лекции, и что мог поделать Филлипсо, если половина прихо… э-э, членов клуба называла их службами?

Точно так же родилось продолжение, из дополнений к первой книге, чтобы разобраться с утверждениями, в которых, по словам критиков, автор сам себе противоречил. В «Мы не сдадимся» было еще больше внутренних противоречий, она была на треть длиннее, за первые девять недель было продано триста десять тысяч экземпляров, и это принесло Филлипсо столько других денег, что он зарегистрировался как институт и вложил в это дело весь гонорар. Храм развивался, а самой внушительной его частью стал списанный с линкора радиолокатор, который непрерывно крутился. Он ни к чему не был подсоединен, но люди верили, что Филлипсо бдит. В ясную погоду радар было видно из Каталины, особенно ночью, поскольку его снабдили оранжевым прожектором. Это напоминало космический дворник.