Владимир Моисеев - Здравствуй, Марс! [СИ]

— Ты знала об этом?

— Нет. И для меня это гадкий сюрприз. Не понимаю, зачем это понадобилось. Во всяком случае, они должны были меня предупредить. Нас предупредить.

Вечером Логов рассказал Вику о проблемах с головой, которые возникли у переселенцев с других баз. Он думал, что тот удивится или расстроится, но Вик только горестно покачал головой.

— Я ожидал чего-то подобного, — сказал он. — Ты не удивил меня.

— Но почему ты согласился лететь на Марс?

— Ты ошибаешься, если думаешь, что у оставшихся на Земле людей психика в порядке. Космическое излучение стимулирует уже имеющиеся повреждения мозга.

— Наговариваешь, — возмутился Логов.

— Вспомни своего Вердиктова, его болезнь проявила себя еще на Земле. К тебе, наверное, приходил человек из Комитета содействия общему делу. Ты считаешь, что и он был нормален? Вспомни заразивших меня «неизлечимой болезнью», разве они психически здоровые люди?

— Как-то это у тебя обидно получается.

— Хорошо. Вот еще одно доказательство царящего на Земле безумия — наш марсианский проект. Неужели ты готов признать здравомыслящими людей, отправивших на Марс землян, лишив их при этом возможности когда-нибудь вернуться обратно?

Честно говоря, Логову доводы Вика убедительными не показались. Он легко мог привести контраргументы. Но спорить не хотелось, его волновало совсем другое. Логов был уверен, что Вик поможет ему убедиться в том, что его голова работает без перебоев.

— Я простился с Землей, — сказал он, стараясь, чтобы его слова прозвучали спокойно. — Меня интересуют наши мозги. Не хочется, чтобы мы свихнулись однажды утром. Понимаешь, о чем я говорю?

— Не бойся, нам безумие не грозит.

— Не слишком ли ты у нас самоуверен? — удивился Логов. — Почему ты так решил?

— Мы — писатели, умеем сопоставлять разрозненные факты и делать, основываясь на этих фактах, разумные или кажущиеся таковыми предположения. Проще говоря, я привык рассматривать все, происходящее с нами, как некий текст, литературное произведение. Кроме всего прочего, это означает, что отдельные сцены повествования должны вытекать из предыдущих, и любые кажущиеся противоречия событий объясняются тем, что мы пока не до конца понимаем связывающую их воедино логику. То есть, для каждого события можно отыскать предысторию, любое происшествие есть развитие вполне конкретной истории. Мы обязательно узнаем, что с нами происходит и почему, но потом, когда рассказ, в тексте которого мы сейчас пребываем, будет закончен.

— И что случится?

Вик засмеялся.

— Немедленно начнется новая история, в которой нам будет предложена новая роль. А нынешние тревоги и переживания станут ее предысторией. Не нами это придумано. Мы можем только наблюдать и предполагать.

— Неужели ты знаешь про нас все-все?

— Нет, конечно, но я могу придумать веселую историю, в которой все наши земные и марсианские приключения окажутся взаимосвязанными и, до некоторой степени, понятными.

— Расскажешь?

— Обязательно, как только закончу сочинять.

— Я чего-то не знаю?

— Откуда мне знать? Могу лишь предупредить, что ты будешь удивлен. Вот это я обещаю.

— Литература — это хорошо. Но вдруг мы с тобой тоже подверглись избыточному излучению и давно свихнулись? И все происходящее с нами кажется разумным только потому, что логика, которой мы пользуемся, сама по себе свихнута. Как это происходит в искривленных геометриях Римана или Лобачевского, где две параллельные прямые пересекаются. Нам трудно заметить странность своего поведения, а для нормального постороннего человека мы, может быть, уже давно выглядим, как настоящие психи.

На мгновение Вик задумался. Но вскоре он придумал ответ и довольно заулыбался.

— Литература не занимается философией. Нам с тобой нет особой разницы, с помощью какой логики мы сейчас пытаемся объяснять свои поступки. Главное, чтобы она была. И еще хочу заметить, что при попытке сравнения двух логик, практически невозможно утверждать, что одна из них правильная, а другая, наоборот, свихнутая и ущербная. Человеческая психика так устроена, что люди, естественно, отдадут предпочтение той, которая для них привычнее. Если свихнутая логика позволяет совершать разумные поступки, а нормальная приводит к парадоксам и сбоям, то и нам разумнее будет отдать предпочтение свихнутой. Ну да, я и раньше говорил, что как только в любом описании мира или научной теории появляются парадоксы и исключения, можно смело утверждать, что эти представления ошибочны.

— Согласен. Мы живем в трехмерном мире, в котором обойтись без детерминизма нельзя, — признал Логов. — Любое отклонение неизбежно приведет к исчезновению привычной Вселенной. Это прямое следствие антропного принципа.

— Но Вселенная существует! — сказал Вик. — Или нам кажется, что она существует, что, с моей точки зрения, одно и тоже.

— Значит ли это, что мы с тобой не психи?

— Строго говоря, нет.

— Как же нам быть? — растерялся Логов. — Мне бы хотелось получить гарантии того, что у меня с головой все в порядке.

— Неужели для тебя это так важно?

— Конечно. А что тут странного?

— Кажется, что на Марсе вопрос о душевном здоровье интересует только тебя, — засмеялся Вик. — Ты обратил внимание на то, что переселенцы неохотно общаются друг с другом. Людям явно страшно сравнивать свою логику с логикой соседей. Расхождение с каждым днем становится все больше. Идиотами выглядеть никто не хочет.

Логов кивнул. Он и сам не испытывал особого желания общаться с переселенцами. Вик объяснил почему.

— Как же нам быть? — спросил Логов.

— Доверься литературе. Она выявит любую ложь.

— Научи меня писать!

— Прости, товарищ, это не каждому дано.

После ужина Вик остался в кухонном отсеке. Ему очень хотелось поговорить с кем-нибудь о жизни. Логов и Марта подходили для этого наилучшим образом. С каждым днем, проведенным им на Марсе, Вик нуждался в ежедневном двухчасовом общении все сильнее и сильнее. Если на Земле он относился к своему возможному одиночеству с некоторой бравадой, то теперь он считал каждый вечер, лишенный общения с друзьями, наказанием. Случалось это редко, только когда ему не удавалось справиться с дневным планом работ. Теперь он знал, что если будет лениться или манкировать своими обязанностями, то ему придется расплачиваться за свое поведение вечерним безмолвным одиночеством. Его лишат вечерней беседы, как в детстве наказывали за проступки, лишая сладостей. Это был хороший стимул работать на совесть.

Однажды Вик рассказал Логову о своей эмоциональной зависимости, тот удивился.

— Я наоборот думал, что ты стараешься лишний раз остаться в одиночестве, — сказал он.