Владимир Моисеев - Внутреннее задержание [СИ]

Я прекрасно понимаю, что атмосфера бесконечного уныния, страха и обездоленности, свойственная жизни на лунной базе, просто идеально подходит для надлежащего исполнения моей работы. Не удивительно, но осознание моими пациентами исключительной несообразности вынужденного существования в бесчеловечных условиях позволяет достигать дополнительного воспитательного эффекта. Это была отличная идея — использовать уникальную пагубность чуждого мира для изготовления из сомневающихся нытиков и врагов по-настоящему здравомыслящих людей. Душа радуется, когда после нехитрых манипуляций с сознанием преступников мы затем поставляем на Землю вполне послушных граждан, готовых занять достойное место в шеренгах тружеников, готовых стать одними из нас.

Должен признаться, что по складу характера я — человек нелюдимый. Это вовсе не означает, что я излишне скромен или, как модно говорить в среде менеджеров среднего звена, знаю свое место. Скорее наоборот, я привык считать, что подобающее мне по праву положение в обществе еще не отвоевано, этот сладенький кусочек — а как же, конечно, сладенький — терпеливо дожидается меня. И мы с ним обязательно встретимся. Обещаю это папе, маме и любимым девушкам. Эй, благополучие! Мимо меня не проскочишь. И все же нельзя сказать, что я излишне напряженно мечтаю о славе и больших деньгах. Если и проявляется у меня ЖЕЛАНИЕ, то не чаще, чем это положено среднестатистическому чиновнику младшего звена. Однако, следует признать, что ОЖИДАНИЕ успеха неминуемо создает неприятный психологический фон в общении с окружающими, наверное, поэтому мне трудно контактировать даже с близкими людьми и коллегами по работе.

Сам бы я до этого не додумался. Все это мне объяснил штатный психоаналитик станции, когда анализировал мои проблемы, возникающие при общении с сотрудниками. Я, естественно, поверил, но в глубине души еще остается маленькое сомнение. Кажется, что не примирит меня с людьми и возможное всеобщее признание. Предчувствую, что мне будет неприятно встречаться с людьми даже в том фантастическом случае, если все вокруг начнут хвалить меня и говорить всякие приятные слова. Не исключено, что я психически болен. Как при всем этом находятся люди, которых не тошнит от одного моего вида, понять невозможно.

Трудно описать душевный трепет, охвативший Зимина в момент передачи господину Горскому дневника для проверки, это стало для него настоящим откровением. Ничего подобного он прежде не испытывал и искренне надеялся, что в будущем столь сильные переживания его минуют. И в страшном сне он не мог вообразить, что сам по себе вид дневника в руках у начальника может вызвать такие страшные моральные страдания. Как нищий у метро рассчитывает на милостыню, так и Зимин жаждал немедленной оценки своего сочинения. Звучит глуповато, но весьма точно отражало его душевное состояние. Ему почему-то страшно захотелось, чтобы сочиненный им текст понравился господину Горскому.

Конечно, он понимал, что желание это бессмысленно, поскольку сочинять текст его заставили совсем не для того, чтобы насладиться литературными способностями и слогом. Вот уж в чем Зимин ни на минуту не сомневался, так это в том, что господину Горскому наплевать на его способности к писательскому труду. Но от этого ожидание похвалы почему-то не становилось менее навязчивым. Он даже на некоторое время забыл о безопасности. Точнее, его вдруг перестало волновать, какие выводы сделает господин Горский, ознакомившись с дневником, и как это скажется на его карьере. И бог с ней, с этой карьерой. Только бы он сказал коротко: «Хорошо написано, парень».

А он молчал. Долго. Пришлось Зимину помучиться и подождать. Много неприятных мыслей пронеслось в его голове за это кажущееся бесконечным время. Зимин не любил анализировать действия начальства, но на этот раз ему показалось, что господин Горский буквально впился глазами в текст. А потом стал водить по листку пальцем, словно придерживал буковки, чтобы они не разбежались. При этом он ритмично посапывал. Сердце Зимина ушло в пятки. Одно из двух: или он действительно написал что-то интересное, или господину Горскому удалось обнаружить в тексте что-то важное, понятное только ему одному, крайне опасное для читателей и самого Зимина.

Чтение продолжалось, и чем ближе был конец текста, тем явственней посапывание господина Горского стало напоминать похрюкивание. Негромкое, но отчетливое. Подобное проявление Зимин посчитал оскорбительным, он окончательно понял, что интерес начальника к тексту никак не связан с его скромной персоной — текст был для господина Горского всего лишь средством, орудием. И вот он что-то вычитывает между строк и впадает в раж, когда обнаруживает подтверждение своим догадкам. А что его так воодушевляет — догадаться невозможно. Зимина, по крайней мере, это больше не волновало.

Навязчивое желание, чтобы господин Горский его похвалил, пропало.

— Не знаю даже, как это тебе удалось, но ты, Зимин, справился прекрасно, — сказал Горский хрипловато, облизывая пересохшие губы, скрыть свое удивление он даже и не пытался. — Совсем неплохо. Продолжай в том же духе.

Зимин решил, что выяснять детали не стоит. Здравый смысл подсказывал ему промолчать и затаиться. Если бы господин Горский посчитал нужным, то и сам подробно указал бы на достоинства и недостатки текста, как он это умеет делать. Но он ничего не сказал. Значит, у него были причины поступить именно так. Со своей стороны, Зимин был рад, что не посвящен в тайну постигших господина Горского неприятностей. Он бросил короткий взгляд на начальника и возрадовался своей сдержанности. Нет, ну действительно. Зачем лишние проблемы? Не исключено, что дело окажется по-настоящему серьезным — вон, как господина Горского скрутило. Зимин чувствовал себя человеком маленьким, ему по статусу не положено было знать подробности. Время от времени на жизненном пути любого человека попадаются знания, которые выходят за рамки его профессиональной компетенции. Умение не обращать на них внимания — обязательное условие благополучного существования. Зимин был уверен, что это единственно правильная стратегия поведения в его положении. Излишнее напряжение тотчас спало, тревога отступила. Многие до сих пор не понимают, что иногда осознание собственной ничтожности способно приносить радость и выгоду.

— Я могу идти? — спросил Зимин.

— Отправляйся. Да, кстати. Дневник — это хорошо, но не забывай о своих обязанностях. Мы здесь на службе и должны кислород отрабатывать не бумагомаранием, а качественным выполнением прямых обязанностей.