Дидье Ковелер - Время остановится в 12:05 [litres]

Ладно, узнаю об этом потом, когда вернусь к себе. Кладу хронограф в карман, задвигаю коробку под кровать и поднимаюсь в свою комнату, чтобы оттуда снова спуститься по водосточной трубе.

Лейтенант Федерсен, вопреки договоренности, ждет меня прямо около дома, прислонившись спиной к капоту машины и сложив руки на груди. Со своей обычной ухмылкой он спрашивает, нашел ли я свое счастье. Я показываю ему хронограф.

– Это ручка профессора Пиктона. Он обронил ее на пляже и очень обрадовался, что она нашлась. Я сейчас звонил ему и предложил встретиться у казино.

– А ты сообразительный, я смотрю.

– Спасибо.

Всю дорогу я притворяюсь, будто придумываю, как обвести вокруг пальца старика ученого, за которым должен шпионить. Это удерживает моего куратора от желания втянуть меня в разговор.

– Я выйду здесь, а вы припаркуйтесь на другой стороне площади, – говорю я, когда мы прибываем в Лудиленд. – Если он вас увидит, у него может закрасться подозрение.

– А ты быстро освоил тонкости профессии, – с удовлетворением замечает лейтенант, включая поворотник. – Позвони мне, когда выведаешь всё что нужно, сделаем разбор полетов.

Он уезжает, а я подхожу к Чудо-иве. Напоминаю о себе, то есть рассказываю, как она поможет мне спустя месяц вернуться в это воскресенье 30 июня. Подобрав с земли пластиковый стаканчик, я сцеживаю немного ее сока, чтобы наполнить ручку. Потом отрываю кусок коры и сажусь, прислонившись к стволу. Закрыв глаза и сосредоточившись, я сразу же начинаю писать на куске древесины, тесня слова, чтобы уместить всё, что мне надо:

Чудо-ива, ты помогла мне попасть в прошлое, а теперь верни меня обратно. Сейчас я пишу в моей новой комнате, откуда я отправился в параллельный мир, и он исчезнет, как только я открою глаза.

На несколько долгих минут я замираю, стараясь успокоить дыхание. Шум машин затих. Я чувствую необыкновенную легкость в теле. Медленно открываю глаза и вижу свои пальцы, сжимающие ручку. На обрывке коры передо мной нацарапаны слова, совершенно нечитаемые, налезающие друг на друга. Я поднимаю голову, разрываясь между надеждой и тревогой.

Так. Кажется, получилось. Я нахожусь на нашей новой вилле, в комнате, заставленной коробками с еще не разобранными вещами. Шишка на голове исчезла, а вместе с ней и боль. Я бросаюсь к зеркалу и вижу стройного подростка на грани нервного срыва. Я вернулся к себе прежнему. Только с новыми воспоминаниями. Такими яркими и подробными, какие оставляют некоторые сны. Неужели всё это действительно со мной было?

Я вижу будильник на тумбочке. С точностью до нескольких минут он показывает то же самое время, когда я переместился в параллельный мир. Несмотря на очевидность, это никак не укладывается у меня в голове. Половина дня, которую я провел в том мире, длилась ровно столько, сколько мне понадобилось, чтобы нацарапать свою просьбу Иве.

Я иду в душ, переодеваюсь, излагая себе последовательность событий. Звонок в дверь заставляет меня вздрогнуть. Я выбегаю в коридор, спускаюсь по мраморной лестнице. У входной двери уже стоит мать в шелковом пеньюаре и, покачиваясь, смотрит на экран домофона, который почти полностью перекрыт мордой моего медведя. Из микрофона несется разъяренный голос:

– Говорит профессор Бошотт. Эта вещь принадлежит вашему сыну! Уберите ее под замок, мадам, иначе я подам жалобу на моральный террор!

Ухажер Эдны Пиктон втискивает медведя между прутьями металлических ворот, садится в машину и уезжает. Мать оборачивается, смотрит на меня мутным взглядом и произносит, с трудом ворочая языком:

– Ты разве… не у них?

Я поспешно отвечаю:

– Я вернулся, мама. Всё хорошо, иди спать, уже поздно.

Она закрывает один глаз и вяло показывает на погасший экран домофона:

– Разбирайся сам!

Я смотрю, как она, пошатываясь, бредет к себе в спальню. Пора бы ей прекратить запивать снотворное алкоголем. Я выхожу в ночную темноту, пересекаю сад, составленный из готовых цветников с поливальными устройствами, из которых веером разбрызгивается вода, и вытаскиваю медведя из чугунной решетки.

– Получилось? – интересуется он.

Я с досадой пожимаю плечами. Раз медведь разговаривает, значит, Пиктон по-прежнему мертв. То, что он спасся в другом пространстве-времени, никак не влияет на этот мир.

Вместо ответа я спрашиваю:

– Как вы меня нашли?

– Когда этот мошенник Бошотт меня увидел, с ним приключилась истерика. Он позвал Эдну, чтобы она немедленно отвезла меня обратно. А ей не понравился его тон. Она дала ему твой новый адрес, сказав, что я принадлежу тебе, что он совершенно с ней не считается и что она больше слышать о нём не желает. Надеюсь, я здорово насолил этой парочке.

Он замолкает и удовлетворенно потирает лапы.

– Теперь она будет его пилить, как пилила меня. В сущности, лучшее решение для рогоносца – это добиться, чтобы к новому возлюбленному было такое же отношение, как к нему.

– Но вы не рогоносец, Лео, вы умерли.

– Точно. Меня нельзя заменить. Думаю, теперь она это поняла.

– Но это подло! Почему вы мешаете ей устроить свою жизнь?

– А я устраиваю свою после смерти? Нет. Но не потому что не хочу! И у меня есть варианты, уж поверь! Вместо того чтобы торчать в этом медведе и сторожить свою вдову, я мог бы сейчас проводить время с Гвендолин. Она этого только и ждет!

– Что за Гвендолин?

– Девушка, за которой я безуспешно ухаживал, когда нам было двадцать лет. Теперь она свободна. Раздавлена снегоходом пятьдесят лет назад. У нее было время пожалеть о своей ошибке. Если бы она вышла за меня, а не за своего лыжного тренера, ее жизнь была бы куда интересней. Ну а мне не пришлось бы утешаться этой чёртовой Эдной.

– Ну так и оставьте ее в покое, если она вас так раздражает! Она ведь тоже имеет право утешаться, разве нет? Перестаньте завидовать ее счастью!

– Да мне вообще плевать на Эдну! И кстати, где тут счастье? Я не завидую, я ее защищаю! Я делаю всё, чтобы выгнать Бошотта, потому что он думает только о том, как украсть мои работы! Его интересует не моя вдова, а мои архивы! Ты еще этого не понял? Значит, ты так же слеп, как Эдна, мой юный друг.

Я запираю дверь и поднимаюсь по лестнице, держа профессора за заднюю лапу. Нельзя допускать, чтобы вздорный старикан забивал мне голову своими семейными дрязгами. Мне надо многое обдумать, чтобы хоть как-то разобраться в том слоеном пироге, из которого я еле выбрался.

Войдя в свою комнату, я сажаю Пиктона на стол между куском ивовой коры и ручкой-хронографом и сажусь перед ним. Он осторожно поглядывает на кусок коры, исцарапанный пером с невидимыми чернилами.

– Мне надо вам многое рассказать, Лео.

Но чертов медведь продолжает талдычить свое. Мол, я должен немедленно отвезти Эдне цветы с извинениями за то, что тайно пронес его в их дом.