Максим Мортем - Смотрители (СИ)

– То есть ты хочешь сказать, что человечность – это слабость?

– Не знаю, как ты пришла конкретно к такой формулировке, но не совсем. Эволюции не было особого смысла делать из нас идиотов, прыгающих в огонь ради других, ведь главное – спасти собственную жизнь, а остальное не важно. Чувство самосохранения, я уверен, является проявлением эгоизма, и если бы не оно, то мы все давно были бы мертвы, хоть в нашей ситуации Смерть и является лучшим проявлением добродетели. А человечность отчасти даже можно назвать той формой эгоизма, которая образовалась в обществе, ведь из неё можно извлекать выгоду, фактически обманывая других, а для природы важнее всего, чтобы мы становились сильнее, так чем же это не естественный отбор нашего времени?

– Но теперь выживает хитрейший?

– Именно.

– Неплохо. Что же, встречный вопрос: зачем всё это нужно? К чему был нужен этот чёртов естественный отбор, если мы при жизни повидали Ад?

– Мы с тобой не славились хитростью и удачей, вот и попали сюда. Уверяю тебя, не все восемь, или сколько их там было, миллиардов человек раскидано по секторам, многие, что называется, сломили свои людские оковы и вылетели за пределы этого булыжника. Здесь же все присутствующие оказались слишком слабы или невезучи для передачи своих генов или счастливого существования.

– Не хочу в этом участвовать. Никто не хочет… Знаешь, у меня был шанс не оказаться здесь, блюсти псевдо-счастливое существование, но отказалась, узнав, что тебе со мной нельзя, почему – не знаю.

Слабая улыбка проступила на его лице. – Спасибо, но ты ведь жалеешь об этом. Да, друг ради друга мы проходили огонь и воду, вместе прошли не только через испытания, но и время. Поступил бы я также, как ты? Да. Пожертвовал бы я сейчас твоей жизнью, чтобы спасти себя отсюда – также, как и ты моей. Каждый пожертвует всем, что у него есть, чтобы избавиться от боли.

Печаль и понимание отразились на её лице. – …Ты всегда был откровенен. – Холодным и грустным голосом заметила она. – И я благодарна тебе. Ты сказал то, о чём я боялась даже подумать.

– Тебе больно, не так ли?

– Больно?.. Чем боль не часть счастья? Какая сила может быть заключена в руках страданий, что она может привнести в скучные перипетии жизненных условностей, сколь приятными могут быть воспоминания о ней?

– Мазохистка. – оборвал он её с усмешкой.

– Лишь задающаяся странными, на твой взгляд, вопросами. Посуди сам: если бы не было горя, то человеку не с чем было бы сравнивать своё счастье, разве не так? – Он рефлекторно вздрогнул. – Боль – не часть, Она – инструмент Счастья. Именно Счастье использует Боль, чтобы мы, не ценящие ничего, кроме Самих Себя, перестали строить из себя полубогов, способных на всё, кроме осознания своего Я. Именно Боль показывает нам, что мы смертны, что нам что-то грозит, что нашим жизням дан срок. Без Боли мы бы все передохли не в состоянии даже осознать, что наше время иссякало незаметно для нас. Боль – защитный механизм нашего же Счастья, чтобы мы умудрились не причинить Себе же подобным смертельный удар, ведь мы, люди, настолько кровожадны, что без Боли даже Смерть казалась бы нам иллюзией и обманом. Но именно Боль заставляет нас молить о Смерти, а потому у Старухи ныне множество почитателей. Но кто же в конечном итоге возвысится с большей властью – Боль над Счастьем или Счастье над Болью? – вопрос, на который нам самим следует дать ответ.

– Говорил же я, что твоё воображение ничем не уступает моему. Вдохновение способно не только вносить удовлетворение, но и дарить страх пред самим собой. Как ты спокойно спишь?

– Никогда ещё не мучила бессонница, мне повезло, отключаюсь я быстро. Точнее отключалась. Что будет со сном теперь – мне неизвестно.

– Не беспокойся, совсем скоро мы уснём навсегда.

– Надоел. – Раздражённо сказала она.

– Успокойся. – В приподнятом настроении оправдывается он. – Я всего лишь следую правилу memento mori. Да и пойми ты наконец, что нравится мне это слово: «С-м-е-р-т-ь». – Протянул Он это слово, смакуя каждую букву. – И ничего я не могу с этим поделать. Зато не люблю Тишину, мне опять-таки ближе Смерть; упоминать её, разговаривать о ней предпочитаю больше всего на свете, всё это, по сути своей, греет мне душу и заставляет жить. Хотя не будем забывать, что Смерть творит Тишину, они явно лучшие подруги.

– Любя Смерть, не обольщайся, ты остаёшься всё в том же списке. Да и ты думаешь, что благонадёжное отношение к Смерти и ненависть к Жизни, этой рабовладельчице, дарует тебе к смерти иммунитет?

– Нет, я всё также смертен, но встречу её достойно, смотря ей прямо в глаза.

– Мне больше кажется, что ты решил переспать со Смертью. Знай: я тебе этого не прощу. – Улыбнулась она.

– Не переживай, она предпочитает Богов. – Скривил он рот, попытавшись улыбнуться в ответ. – И раз уж мы говорим о Смерти, то у Неё есть лицо? Кто Её покровитель? В чьих руках таится власть над Ней, над Её душами? Кто властитель Смерти? Кто может подарить Смерти саму смерть?. Кто в тандеме Богов отводит Богам смерть? У Богов смерти есть Бог повыше, дарующий им смерть? Есть ли место для умерших Богов? Сама Смерть является Богом? Есть ли Высшая Смерть для Богов?

– Интересные вопросы, поскольку на них нет ответов… Как твоё сердце сейчас?

– Ну, раз я жив, то ещё держит меня в полном здравии.

– Я серьёзно.

– Да ладно тебе, я же ещё не умер. А если умру, то ты узнаешь об этом первой. – Она неодобрительно покачала головой с некой гримасой негодования. – Я не чувствую себя больным. – Как-то грустно Он подтвердил Её надежды.

– Надеюсь… Как ты ещё не сошёл с ума от мыслей о скорой смерти?

– Хороший вопрос. Возможно, и ты наверняка уже это понимаешь, потому что я хотел бы изменить мир, повлиять на него хоть как-то, но осознаю, что уже слишком поздно, чтобы спасать человечество. Я хочу, но не могу.

– Да. А я разочарована в человечестве окончательно. Я бы могла просто сдохнуть и покинуть наконец эту бренную Землю, вскрыв себе вены или перерезав гортань ближайшей стекляшкой, способов много, но проблема лишь в том, что могу, но не хочу.

Обретут ли они долю своего счастья в этой разрухе, найдут ли то, что дарует им жажду просыпаться вновь и вновь? Нет. Им не суждено обрести душевный покой, но хотят ли они его сами – тот вопрос, на который лишь они смогут дать ответ. Проблема только в том, что они не захотят отвечать, им нравится собственное безмолвие, это странное положение скорой смерти. А кто ныне не полюбит Смерть, как истинно любимых мать или отца, если именно Она большинству дарит то счастье, к которому стремятся столь многие? Не понятно, хотят ли они сами спасти себя, но ясно одно – их смерть будет болезненной. Впрочем, даже я могу ошибаться в их желаниях, а Они оказаться возвышеннее меня самого, а если так, то мне будет приятно поучиться у них. Если, конечно, Смерть не выйдет вперёд в нашей гонке. Хочет ли, соблазняет ли кого-то из них идея о скорой смерти, что привнесёт в их бесполезное существование хотя бы частицу осмысленности – они станут удобрениями? Соблазны. Могут ли они привнести некоторое смирение в жизнь, или же они вызывают одни лишь стремления, часто обнадёживающие? Как бы то ни было, стоит ли им подчиняться, сможет ли следовавший за ними в конце концов обрести покой? Неизвестно, но одно ясно точно: жаждущий смерти в конце окажется счастливее своих собратьев, ищущих правду – правду, открывающуюся немногим, правду, что может годами таиться во тьме бескрайнего сознания, правду, которая освещает путь в тоннеле мрачной жизни, часто пустой, словно смысл самого существования; так требуют ли они всех тех душевных терзаний, беспрерывно следующих по пятам за ними? Страх перекрывается, разжижается, но жажда лучшей жизни обременяет, нередко становясь причиной спешки, как следствие – краха. Клятва верности унынию обеспечена. Беспомощность поглотит, самобичевание наступит, ненависть воскреснет, а к себе, миру или всему человечеству – не важно. Этот яд сведёт человека с вечностью, как бы сильно он не противился подобному.