Елена Ершова - Град огненный [СИ]

— Никто не умрет, — говорю я.

— Что-что? — переспрашивает председатель.

Моргаю и призраки тают. Передо мной только перекошенное лицо Вика и довольное — Феликса. Я отворачиваюсь от них обоих и произношу ровно и четко, словно отдаю приказ:

— В архиве института нет отчетов по четвертому эксперименту. Вы можете проверить. Кто-то забрал их.

— Ты! — кричит на Феликса Торий. — Ты украл мою работу! Ты украл документы!

— Чушь! — огрызается тот. — У меня нет доступа!

— Тишина в зале! — постукивает по столу председатель. — Ти-ши-на!

— Профессор Торий мог утаить часть документов, — твердо говорю я. — Чтобы устранить конкурента.

Виктор вскакивает с места, будто его подбрасывает взрывом. Я готовлюсь к новой порции обвинений, и в зале начинается волнение. Председатель приподнимается с места. Феликс напрягается, высматривая пути к отступлению. А Виктор все еще стоит, сжимая кулаки. И смотрит не на председателя и не на Феликса, а на меня.

«Зачем?» — спрашивает его взгляд.

А что я отвечу?

Он первым опускает глаза. И плечи опускаются. И обвисают уголки рта. Словно лопаются поддерживающие его пружины. Я даже слышу тонкое и пронзительное «дзынь!». Так рвется протянутая между нами нить, возникшая еще в Даре.

Единственный человек, которому есть до меня дело.

— Вы хотели что-то сказать? — доносится глухой вопрос председателя.

Вик отрицательно дергает подбородком.

— Нет, — тихо отвечает он. — Ничего. Простите.

Садится и замолкает.

Меня просят покинуть помещение. Я прохожу мимо Виктора, и в спину втыкаются иглы чужих взглядов. Я знаю: нельзя поворачиваться к врагу спиной. И только что доказал: нельзя поворачиваться и к другу.

Нет любви. Нет доверия. Нет привязанности. Нет благодарности. И справедливости тоже нет.

Ты должен был сразу понять это, Вик. Ты должен был.

Дожидаюсь на улице.

Виктор провожает гостей, но выглядит потухшим и мертвым. Зато Феликс счастлив донельзя и раздут от самомнения, чем здорово напоминает Морташа. Отзываю его в сторону.

— Я выполнил часть сделки, — говорю вполголоса. — Очередь твоя.

— Это не будет так легко и быстро, как ты думаешь, — шипит он, косясь по сторонам. Он хочет поскорее отделаться от моего общества, но я намерено затягиваю пытку.

— Васпы умеют ждать. Но в твоих интересах устроить нашу встречу как можно быстрее, — я думаю о Расе, который согласился на повторный тест Селиверстова. И хотя процедуру отложили, я не могу сказать, надолго ли.

— И еще, — продолжаю, — к пятнице ты вернешь документы об эксперименте «Четыре» Торию.

Феликс в возмущении откидывает голову.

— У меня их нет!

— Значит, у тебя целых четыре дня, чтобы подделать их, — беспечно отвечаю я. — И не думай солгать. Видишь?

Указываю в конец улицы. Дворник прекращает мести тротуар и поднимает ладонь в знак приветствия.

— Мои глаза и уши, — говорю я. — Помни о нас, когда идешь по улице. Когда вызываешь сантехника. Когда заказываешь доставку продуктов на дом. Помни о нас всегда.

Феликс бледнеет, отводит взгляд. Тогда я отпускаю его. Он все понял. Мне остается только ждать. Вот только почему так кисло на душе? И каруселью вертится сказанная Феликсом фраза:

«Никто не мог контролировать Королеву… но тебя… тебя можно…»

1 мая, пятница

Внутри что-то сломалось: раскалывается по утрам голова, мучительно ломит кости, как будто каждую ночь наставник Харт таскает меня на дыбу. Может быть, так к васпам приходит старость? Уж лучше она, чем блокада по методу Селиверстова.

Я слишком часто испытывал себя на прочность. Срыв после телешоу, поцелуй Хлои, стычка с Феликсом. И что-то щелкнуло в моей голове, что-то переключило рубильник в позицию «включено».

Вчера я долго не мог заснуть. В открытые окна сочился свет фонаря, желтый и густой, как масляная краска. Из теней проступали фигуры — сначала бесформенные, затем обретающие плоть.

Я видел Хлою Миллер.

Нагая, она стояла у кровати. Бархатная кожа горела, словно облитая золотом. Я тоже горел и тянулся к ней, но она отступала к окну и брезгливо стирала следы моего поцелуя.

«Не отталкивай!» — хотел сказать я, но сотканная из теней и света Хлоя истаяла, а вместо нее оказался Виктор.

— Не убивай! — прохрипел он и повернулся спиной: между его лопатками торчала рукоять ножа. Желтая кровь текла из раны, капала на пол, и Виктор пошатнулся, упал то ли в лужу, то ли в тень, и тоже пропал. Фонарь подмигнул слезящимся глазом, заглянул в окно, и я увидел доброе и немного печальное лицо доктора Поплавского.

— Вам ведь страшно, голубчик? — спросил он. — Страшно терять? А все потому, что в вас проклюнулась душа. Как любому ростку, ей нужен свет. А вы продолжаете питать ее тьмой.

— И напитаю еще! — закричал я и швырнул подушкой. — Мне не страшно! Это страшно тебе! Взметнулись желтые волны, по шторам пошла рябь, а лицо доктора побелело.

— Разве ты не понял? — шепнули бескровные губы. — Меня нет.

И это уже был не доктор, а я сам, и шею туго стягивала петля портупеи.

— Это ты, — произнес двойник голосом Пола. — Мы все — это ты.

Фонарь качнулся и изрыгнул поток слепящей желтизны. Я захлебывался ею, тонул в ней, и лихорадка трепала меня до рассвета.

Утро пятницы начинается с неожиданной встречи.

Возле Института наперерез выскакивает такси. Я едва успеваю отступить на тротуар. Тормоза скрипят, заднее стекло опускается, а из окна высовывается недовольная физиономия Феликса.

— Подойди! — шипит он. — Да скорее же, болван!

Я слишком измучен бессонницей, чтобы реагировать на «болвана», подхожу молча. Феликс нервно оглядывается по сторонам, протягивает диск со словами:

— Отдашь Торию!

Стекло снова поднимается, шофер дает по газам. Такси срывается с места, и сквозь клубы пыли и выхлопа замечаю остановившегося на ступенях лаборанта Родиона. Прячу диск в карман, говорю:

— Все в порядке!

Родион кивает и заходит в здание. Со мной он не здоровается и не разговаривает второй день. Как, впрочем, и остальные сотрудники. Слухи разносятся быстро, но в этом есть и плюсы: когда коллеги объявляют бойкот, можно делать, что угодно.

Я занимаю один из свободных компьютеров и делаю вид, что вбиваю данные о поставках. На деле — пытаюсь открыть диск. К моей досаде, требуется десятизначный пароль, который мне, конечно же, неизвестен. И неизвестно, что делать теперь?

Отдать диск Торию? Даже если Феликс не солгал и принес тот самый, я должен первым узнать, что на самом деле кроется за экспериментом «Четыре».

Подобрать пароль самому? Это займет время, а из меня дешифровщик неважный.

Любопытство зудит под кожей. Диск подмигивает бликом, будто дразнит. Раздумываю: может, обратиться к одному из программистов Института? Игорь задолжал мне услугу, но сегодня весь мир против меня.