Елена Ершова - Град огненный [СИ]

Дверь открывается сразу на условленный стук. Франц вопреки ожиданиям сосредоточен и сумрачен.

— Случилось что-то? — первым делом спрашиваю я.

Сержант аккуратно закрывает за нами дверь, Рассу кивает вместо приветствия. Тот пристраивает винтовку в угол, где свалена обувь.

— Случилось, — отвечает кратко и ведет не в комнату, а на кухню. Там все перевернуто кверху дном: на столе свалена посуда, в мойке поблескивают ножи и вилки, под столом куча банок и мешочков с крупами, кухонные шкафы распахнуты настежь. На совесть ребята работали.

— Он жив? — я придирчиво разглядываю Франца: у него посеревшее осунувшееся лицо, багровый глаз выглядит жутковато, но новых кровоподтеков нет. А значит, блокада Селиверстова не сработала — не было на то причин.

— Жив, — откликается Франц и хмурит брови. — Пока.

Зловещее «пока» тревожит, и я пытаюсь уловить эмоциональный фон сержанта: его что-то беспокоит.

— Гляди-ка, — говорит он и бросает мне непрозрачную баночку.

Отвинчиваю крышку. Баночка наполовину заполнена пилюлями — белыми, голубыми и красными. Не могу прочесть этикетку с длинным и непроизносимым названием препарата, но узнаю и таблетки, и упаковку.

— Я принимаю такие же.

— Я тоже, — тихо отвечает Франц. — И Рэн, и Норт, и комендант, и все васпы.

Пилюли перекатываются, глухо ударяются гладкими боками. Лекарство для психов.

— Ты нашел их тут?

— Так точно, — отвечает Франц и озадаченно чешет подбородок. — В шкафчике ванной. Там и я свои храню. Что думаешь, босс?

— Он сумасшедший, — слова срываются быстрее, чем я успеваю их обдумать. — Псих или…

— Или? — переспрашивает Франц.

Замолкаю. Мысли хаотично толкаются в голове, но я пока еще не верю в свою догадку. Пока еще…

Сержант, так и не дождавшись ответа, молча забирает из моих рук баночку, а я даже не сопротивляюсь.

— Идем, босс, — устало говорит Франц. — Он в спальне.

Комната освещена слабым светом торшера. Он придвинут почти вплотную к лицу пленника, который сидит, привязанный скотчем к стулу — так же, как недавно сидел мой куратор. В комнате пахнет кровью: у наемника разбито лицо. Значит, обрабатывали его долго, но на васпах это никак не отражается, словно бы никогда не существовало блокады Селиверстова. Небритый Норт о чем-то тихо переговаривается с Рассом, при виде меня оба выжидающе поворачиваются. Рэн скалится из тени, любовно лаская короткоствол.

— Боевой, — говорит он. — И патроны есть.

Качаю головой.

— Нельзя.

— Проверим? — Рэн с готовностью вдавливает дуло в бритый затылок наемника. Мужик дергается, мычит сквозь липкую ленту, стягивающую рот. Рэн блефует, конечно. Но азартные огоньки в глазах намекают, что он действительно сделает это, наплевав на блокаду.

— Сначала поговорю с ним, — я присаживаюсь на корточки, и Франц окликает меня:

— Осторожно, босс! Сильный малый. Едва скрутили.

— Бросался как психованный, — бубнит Норт. — А еще говорят, что васпы безбашенные.

Догадка снова позвякивает колокольчиком где-то на краю сознания. Я дергаю за липкую ленту. Она отходит с треском и кусочками кожи. Мужчина облизывает окровавленные губы, рычит:

— Я убью вас! Убью!

— Попробуй, — спокойно говорю я.

Он тяжело дышит. Сквозь заплывшие веки льдисто поблескивают глаза. От мужчины здорово несет ненавистью, а страха нет.

— Убью, — повторяет как заведенный. — Убью! Вы не знаете, с кем связались!

— А ты знаешь, кто мы? — спрашиваю.

Мужик приоткрывает рот и дышит смесью крови и табака. А я ощущаю и другой запах: едва уловимый, но все же знакомый.

— Я видел тебя, — говорит человек. — По телевизору. В газетах. Везде мелькает твоя поганая осиная морда.

— Эй, придержи язык! — вопит Франц и бьет его кулаком по макушке. — Не поганее твоей!

Мужик мотает башкой, как рассерженный бык. Он и похож на быка: крепкий, кряжистый, с бугрящимися мышцами на руках. Надбровные дуги ярко выражены, с рассеченной левой капает на щеку кровь.

— Дайте только освободиться, — пыхтит он и напрягает мускулы. Путы трещат. Босые ноги загребают по полу.

— Тебя зовут Марк, верно? — спрашиваю его.

Он хрипит, сыплет ругательствами и проклятиями. Я какое-то время жду ответа, потом продолжаю:

— Ты, наверное, думаешь: почему это произошло именно с тобой? Почему именно сегодня? И знаешь, я слышал их много и много раз. Когда стрелял в людей. Когда жег дома. Когда отбирал сыновей у матери…

Марк снова напрягается, пытаясь освободиться. На лбу вздуваются вены, зубы впиваются в губу, пережевывая ее в мясо. Невольно восхищаюсь его мощью и упрямством. Наставник Харт любил упрямых и сильных: их было приятно ломать.

— Я тоже спрашивал: почему именно со мной? — продолжаю говорить задумчиво. — Хотя знал ответ: я ушел к васпам, спасая младшую сестру. А кого спасаешь ты? — умолкаю и заглядываю ему в лицо. Марк тяжело дышит, не смотрит в ответ, а я спрашиваю: — Подельников, которые с готовностью тебя сдали? Назвали твое имя, телефон и адрес кучке нелюдей? Может, пана Морташа, на которого работаешь? Что он дает? Деньги? Но я знаю, как живут люди, у которых есть деньги. У них красивые дома, дорогие машины и ухоженные женщины. А у тебя — обшарпанная берлога и упаковка таблеток для психов. Стоит ли оно того?

— Стоит! — ревет Марк и бодает меня лбом. Я отшатываюсь, балансирую на пятках, но все-таки шлепаюсь на задницу. Удар приходится вскользь. Перед глазами вспыхивают белые искры. Голова гудит, словно колокол. Не успей я отклониться — и удар пришелся бы в переносицу. Проклятье!

Сквозь обложившую голову вату доносятся глухие шлепки, пыхтение и ругань. Проморгавшись, вижу, что это Франц, Норт, Рэн и Расс оттаскивают завалившегося мужика. Рубаха на его груди трещит, пуговицы рвутся. Франц бьет наемника в живот, и тот скалится, глядя мимо сержанта на меня в упор. Ненависть хлещет через край. Марк пытается укусить Норта за руку, когда тот клеит липкую ленту обратно на рот. Я останавливаю:

— Погоди!

— Он сейчас ничего не скажет, — мрачно бурчит Рэн. — Мы пытались. И попытаемся еще. Но нужны другие методы. Более… действенные.

Он делает паузу между словами и выжидающе смотрит на меня. Франц тоже таращится, отдуваясь и вытирая взмокшую шею. Они ждут — чего? Пыток? Будут иглы под ногти. Раскаленное железо на коже. Удавка из ремня, как на шее мертвого Пола. Расс отступает, хмурится, под глазом дергается жилка. Он не хочет возвращаться к прошлому, но и не может уйти, и это мучает, разрывает его на части. Он ждет ответа от меня. А я молчу. Тишина давит на уши. Сквозь нее пробивается лишь надсадное дыхание Марка. Его взгляд — водянистый и пустой, как взгляд манекена. И запах… еле уловимый запах сладости.