Елена Ершова - Град огненный [СИ]

— Да почти седьмой.

Целый день забытья и мрака для меня. Испорченный выходной для Тория.

— Езжай домой, — говорю ему. — Лиза волнуется, наверное.

— Ты уверен, что тебя можно оставить одного? — хмурится Виктор.

Я киваю.

— Абсолютно.

И не говорю вслух того, что заезженной пластинкой крутится в голове: васпы обречены на одиночество. Что изменит еще один безрадостный день?

— Наверное, теперь она возненавидит меня, — тихо договариваю я и опускаю голову.

— К твоему счастью и на ее беду, Лиза не умеет ненавидеть, — с горечью говорит Виктор, и мне кажется — он не очень счастлив этим фактом, но быстро берет себя в руки и продолжает. — Время лечит. А тебе надо отдохнуть и набраться сил.

— Как же… симпозиум? — спрашиваю.

Торий хмыкает.

— Да уж справимся как-нибудь без тебя, — заверяет он. — Мы с твоим доктором переговорили и приняли решение, что тебе лучше побыть эту недельку дома. И никуда не выходить. По крайней мере, без присмотра.

Я молчу, по-прежнему не смотрю на него. Закрыть меня в реабилитационном центре или закрыть в собственной квартире — суть не меняется, если ты угроза обществу.

— Я заберу ключи, — продолжает Торий. — Все острые предметы, кстати, тоже. Не хочу, чтобы ты поранил себя… или кого-то еще. Поверь, так будет лучше.

Снова молчу, послушно киваю. Что я могу изменить? Пока я монстр, всегда будет кто-то, решающий за меня.

— Но ты не волнуйся, я буду навещать. Обещаю.

Поднимаю, наконец, голову. Виктор настроен серьезно, его взгляд горячий и решительный, что не вяжется с распухшей физиономией. Это вызывает у меня улыбку, и я говорю примирительно:

— Я не волнуюсь. Ты все решил правильно.

Он некоторое время стоит и смотрит на меня все тем же серьезным взглядом, словно ждет чего-то. А я наблюдаю, как тени акулами ходят по кругу и тоже ждут — когда я останусь один и сдамся, и снова пойду ко дну.

Возможно, Пол тоже однажды познал всю неприглядность дна? И вместо того, чтобы протянуть ему руку помощи, кто-то затянул на его шее петлю? Можно ли осуждать тогда этого человека? Если убийство Пола — это только самооборона?

Я вздрагиваю и возвращаюсь в реальность, когда хлопает входная дверь и ключ поворачивается в замке. Торий уходит. А я, кажется, понимаю, чего он ждал от меня все это время. Но мне уже некому сказать: «Прости…»

Когда Виктор уходит, я замечаю оставленный доктором «подарок».

Это — бесплатный купон на аттракцион в Луна-парке. «Авиаклуб „Солнечный“» — значится большими буквами, а рядом нарисован вертолет в окружении облаков и птиц. На развороте — текст:

«Ты хочешь увидеть город с высоты птичьего полета? Ты всегда мечтал сесть за штурвал? Ты романтик и влюблен в небо? Тогда добро пожаловать в авиаклуб „Солнечный“ — только здесь грамотные и веселые инструкторы откроют тебе дорогу в небо! Пробное занятие — бесплатно!»

— Бред, — бормочу я, складываю картонку и засовываю между страниц телефонного справочника.

Лучше бы он подарил мне купон на бесплатное посещение борделя. Возможно, тогда одной проблемой в моей жизни было бы меньше.

13 апреля, воскресенье (окончание)

Весь день я провожу дома. Выстраиваю в голове события, происшедшие за последние дни: телешоу, мой поход к проститутке, последующий за этим срыв… Так ярко, словно произошло только что. И записываю все это по свежей памяти — кропотливо и до мельчайших подробностей. Это в какой-то степени приносит облегчение.

В обед заходит Виктор, как и обещал. Приносит в термосе суп. Спрашиваю:

— Зачем?

— А тебе так не терпится на тот свет? — грубовато отвечает он. Потом смягчается, говорит: — Ты ешь.

Я чувствую себя неловко. Словно что-то подтачивает изнутри, грызет, не дает покоя. Наверное, это называется чувством вины? Очень неприятное чувство.

— Прости… — говорю я те слова, что не успел сказать намедни.

— Что? — рассеянно переспрашивает Виктор.

Он завинчивает крышку опустевшего термоса, но на этих словах останавливается и удивленно щурится на меня подбитым глазом.

— Прости… за вчерашнее, — повторяю я.

Слова даются с трудом — говорить их непривычно и больно. Виктор ухмыляется, отвечает:

— Ладно, — и убирает термос в рюкзак.

Мне на миг кажется, что одну руку он держит на весу, словно от любого движения испытывает боль. Силюсь вспомнить — кажется, я задел его ножом? А если да — то насколько сильно?

— Я ведь ранил тебя? — спрашиваю.

Торий пожимает плечами.

— Ах, это… пустяки! — повторяет он мое излюбленное словечко. — Доктор Поплавский осмотрел, сказал — ничего страшного. Пара перевязок — и буду, как новенький, — он усмехается нервно. — А вот как с такой мордой выступать перед коллегами?..

— Прости, — снова говорю я.

И на ум совершенно некстати приходят слова Пола:

«А будет ли извинений достаточно?»

Наверное, нет. Тогда я спрашиваю:

— Ведь если у тебя будут какие-то проблемы… с работой или с чем-то еще… ты ведь скажешь об этом мне?

Виктор, уже готовый уходить, останавливается на пороге и смотрит на меня, выкатив глаза, будто впервые увидел. Я выдерживаю его взгляд, хотя внутри меня так и колотит от волнения. Потом Виктор улыбается.

— Да все нормально, Ян, — легко отвечает он. — Ты отдыхай.

И уходит.

А я приваливаюсь спиной к стене и чувствую, как трясутся колени, словно я — совсем еще мальчишка, набедокуривший — но не умеющий ни признать свою вину, ни извиниться за нее. Наверное, я так и выгляжу в глазах Виктора, и за все время нашего общения он привык к моему эгоизму, и поэтому просто не допускает возможности, что и мне может быть до кого-то дело. Но все равно — не ненавидит меня и не шарахается, а предлагает свою помощь.

Люди нелогичны. И тем отличаются от механизмов вроде меня.

В реабилитационном центре нам говорили, что переживания событий заново способствуют их переосмыслению. Тогда я думал, что все это чушь. Сейчас считаю — они, черт возьми, правы.

14 апреля, вторник

Дарская школа учит не только выживать и убивать. Она учит проще смотреть на вещи. Выжил сегодня? Хорошо. Умер завтра? Не беда. Нечего жрать? Будешь мобильнее в бою. Попал в плен? Просто внеочередная тренировка на выносливость. Пустяки!

Поэтому и вынужденное затворничество не слишком тяготит меня. Это — время нажать на паузу. Время размышлений.

За последние два года я размышлял куда больше, чем за всю жизнь в Даре. Моя голова трещала от мыслей, и трещал по швам, распадаясь, привычный мир. Конечно, первоначальная идея была далека от той, из-за которой случился Переход. Пройдя по кромке смерти и заглянув за грань, я узнал то, чего еще не знал ни один васпа: тайну нашего происхождения.