Елена Ершова - Град огненный [СИ]

Я больше не бегу — иду широким размеренным шагом. От пыточных тянет сыростью и страхом — аура, сотканная из страданий многих и многих неофитов. Здесь васпы переживали новое рождение, здесь оставляли последние клочки своей человечности. И здесь я держу своего «ручного ученого»… Паразит держит взаперти своего хозяина? Ха! Что за ирония!

Отодвигаю засов. В нос ударяет смешанный запах мочи, крови и пота. Я не морщусь: за много лет Дарской службы привыкаешь и не к такому. Здесь тоже моргает лампочка, заливая помещение бледно-красным светом. Кровь на полу кажется черной, будто мазут. Но дыба пуста, лишь безжизненно свисают канаты и позвякивают кандалы, потревоженные сквозняком.

Торий лежит на топчане, застеленном дерюгой. Рядом на полу замечаю стакан воды и миску с остатками бульона. Думаю, без стараний Пола не обошлось: уж если он берется за дело, то подходит к нему со всей ответственностью, и мысль поставить человека на ноги за три дня не кажется такой уж фантастичной.

Если бы планы не нарушила бомбардировка, разумеется.

Я подхожу ближе, но Торий не слышит моих шагов. У него жар. Мечется, бормочет что-то. Губы стянуты коркой.

— Встать! — командую я.

Обычно этого достаточно, чтобы любой из васпов подскочил и вытянулся по стойке смирно, в каком бы состоянии он не находился. Но люди — не васпы.

Веки Тория дергаются, но не размыкаются. С губ срывается стон, и до меня долетает осмысленная фраза:

— Лиза… прости… я должен… я правда должен ехать…

Я наклоняюсь, встряхиваю Тория за плечо.

— Встать!

Он дергает головой, корочка на губах лопается, с уголка рта начинает сочиться слюна вперемешку с сукровицей.

— Кто-то должен… остановить это, — бормочет он. — Если не я… тогда кто?

И открывает глаза.

Его взгляд водянист. Он смотрит на меня — но будто мимо. От тела исходит жар. Я чувствую это также хорошо, как если бы снова был связан с ним ментально. А, может, связь так и не разорвалась до конца? Может, осталась некая ниточка, вросшая глубоко в мою суть? И теперь она саднит и болит, как старый рубец.

Торий, наконец, фокусирует на мне взгляд. Его лицо сначала искажается в гримасе страха, потом страх сменяется упрямством.

— Я… не скажу… ничего нового, — шепчет он. — Можешь меня… запытать до смерти… но даже если бы… я знал формулу… все равно…

— Молчи! — велю я и подхватываю его под руки.

Новый удар. Стены трясутся, качается пол под ногами. С потолка сыплется труха. Торий дергается, спрашивает взволнованно:

— Что…?

— Уходим.

Выволакиваю его в коридор. Сирена на этом ярусе почти не слышна, зато отчетливо слышны выстрелы и время от времени дрожат стены, словно кто-то снаружи лупит по Улью многопудовой кувалдой.

— Почему? — хрипит Торий.

И я не понимаю, что он имеет в виду. Почему уходим? Почему я тащу его за собой? Почему мы вообще делаем хоть что-то, когда наша Королева мертва?

Я не знаю ответа ни на один вопрос и поступаю так, как велит… не инстинкт, нет. Что-то еще. Нелогичное. Странное. Не присущее васпам.

Иду назад так быстро, как только позволяет моя ноша. Торий послушно переступает заплетающимися ногами и больше не задает вопросов. Пандус идет под уклон. Вижу мелькающие впереди спины. Это отступление — самое позорное на моей памяти. Но оно — единственное, что нам остается.

Добраться до катакомб мы не успеваем.

Выстрелы раздаются совсем рядом. Коридор делает петлю, я огибаю угол, и в тот же момент справа и за спиной раздается взрыв. Я едва успеваю оттолкнуть Тория в сторону и навалиться на него следом, как спину жалят размельченные камни и куски арматуры. Чувствую удар по затылку, уши закладывает от звона, и я слепну — всего на какой-то миг. Но его хватает, чтобы почувствовать неприятный холодок под ложечкой. Когда-то я уже лишился одного глаза, и не хотел бы ослепнуть окончательно. Только не теперь.

Но противная пелена скоро пропадает, хотя воздух все еще полнится дымом и пылью. Разламывающий голову звон стихает, и я обнаруживаю себя лежащим рядом с внушительным обломком бетона. Мои ноги завалены камнями и присыпаны каменной крошкой, но кости целы. Я пробую пошевелиться, и камни скатываются, как комья глины. Рядом со мной корчится Торий — он не ранен, просто слишком слаб, чтобы идти самостоятельно. Его окровавленные пальцы с поврежденными ногтями цепляются за мой мундир, и я не могу понять, ищет ли он защиты или пытается вытащить меня, оглушенного, точно так же, как до этого тащил его я.

Пытаюсь подняться, но не получается. Меня немного шатает и подташнивает: контузия. Ощупываю затылок — пальцы липкие. Кровь. Но череп не проломлен. И на том спасибо.

Выстрелы слышатся снова.

Мимо нас, прихрамывая, проносится солдат. Не добежав до поворота, он вдруг спотыкается, будто налетев на корень, взмахивает руками и падает ничком. Я пытаюсь сфокусировать взгляд и вижу, как из дыма выходит военный Южноуделья — на его лице противогаз, в руках — автомат. Он идет спокойно и уверенно — охотник, загнавший зверя в ловушку и знающий, что тому теперь не уйти.

Я пригибаюсь за обломком, одной рукой судорожно нашаривая маузер, другой грубо прижимаю голову Тория к полу. Он не понимает, в чем дело, пытается вырваться. И военный останавливается в нескольких шагах от нас, поворачивается то в одну, то в другую сторону. А я никак не могу найти чертов маузер и сердце бьется быстро и гулко, так что мне кажется — его биение эхом разносится по всем уцелевшим ярусам Улья.

Упавший васпа дергается, пытается подняться. Вижу, как в его руке пляшет пистолет. Военный замечает его и делает навстречу несколько широких шагов. Наставляет автомат, но передумывает. Пинком выбивает пистолет из рук.

Торий что-то хрипит. Я сильнее вжимаю его лицо в пол, и он начинает задыхаться.

— Молчи, — шепчу я и не знаю, слышит ли он меня. Слышит ли меня военный? Но все равно продолжаю говорить то, что всегда говорил мне наставник Харт:

— Молчи и терпи… молчи и терпи…

Торий отворачивает лицо. Дышит ртом, заглатывает осевшую пыль. А мои пальцы нашаривают выпавший маузер. Я цепляюсь за него, как за последнюю надежду.

В это же время военный опускает приклад на голову васпы.

Раздается мокрый хруст, как если бы разрубили топором спелую тыкву. Из своего укрытия вижу сгибающиеся ноги васпы — организм, прошедший через пытки и изнуряющие тренировки, не желает сдаваться, а поэтому все еще живет. И это почему-то пугает меня. Но приклад опускает снова. И снова. И снова. Над ухом кто-то судорожно сглатывает и доносится вздох, будто спустила шина вездехода. Это Торий поднимает голову и смотрит на происходящее широко распахнутыми безумными глазами. Тогда военный поворачивается на звук и наконец-то замечает нас.