Рори Пауэр - Дикие

– Успокойся, – негромко говорит Риз, и я нашариваю ее руку и сжимаю изо всех сил.

Я была с ней всегда – во время приступа, который оставил Байетт без голоса почти на неделю, во время приступа, который прорезал ей кожу на спине и подарил второй позвоночник. Я должна быть с ней и сейчас.

Воздух оглашается животным воем. Ледяной страх обрушивается на меня, и я отлепляюсь от Риз. Звук доносится из дальней части школы, из южного крыла, ведущего в кухню.

Я проталкиваюсь мимо девочек у камина и мчусь по коридору, а мимо проносятся классные комнаты и кабинеты. Пусто: Байетт нет, Байетт нет, Байетт нет. Но вот наконец и она – лежит на полу кухни, раскинув руки, и ее темные волосы закрывают лицо.

Пожалуйста, только не это.

Я падаю на колени рядом с ней. Она открывает рот, как рыба, и две струйки крови, которые текут у нее из носа, пачкают ей зубы. По-моему, она плачет, но сказать наверняка сложно. В одной руке зажата пачка крекеров, другая царапает горло.

– Что случилось? – Слова льются потоком, путаясь и опережая друг друга. – Где болит? Что такое?

Она произносит что-то одними губами, и это что-то похоже на мое имя, а потом у нее закатываются глаза. Она вздрагивает, напрягая мышцы, и ее тело изгибается вслед за проходящей по нему волной.

Кажется, я кричу, но я себя не слышу. Кто-то кладет руки мне на плечи и пытается оттащить меня назад. Я отбиваюсь и пытаюсь проверить пульс у нее на шее.

– Привет, – говорю я, когда она открывает налитые кровью глаза. – Это я. Все хорошо.

– Я послала за Уэлч, – говорит Риз. Ее голос звучит спокойно и взвешенно, но я знаю Риз и знаю, что это означает: она в панике. Она обходит нас и встает с другой стороны от тела Байетт, только смотрит она не на Байетт. Она смотрит на меня. – Потерпите, ладно?

В прошлый раз крови было много. Она расплывалась под Байетт, собиралась в щелях между половицами. В этот раз кровь течет только из носа, пачкая рот и стекая на пол. Я закатываю ей рукава и ищу следы ран.

– Мне нужна твоя помощь, – говорю я, склоняясь над ней. Видеть ее такой мучительно больно. – Расскажи мне, что с тобой.

Она поднимает дрожащую руку и хватается пальцами за воротник моей рубашки. Я наклоняюсь так низко, что ее слюна пачкает мне щеку.

– Гетти, – говорит она. – Гетти, пожалуйста.

За всю свою жизнь ничего хуже я не слышала. Ее голос скрежещет, как металл по металлу, как хор миллиона человек, это разом и крик, и шепот, и все, что между ними, и я испытываю боль – физическую боль, пронизывающую меня до костей. Еще немного, и они треснут, как будто сделаны из стекла.

Я сворачиваюсь в клубок и зажимаю уши ладонями. Кажется, проходит целая вечность, прежде чем мое тело перестает вибрировать и я снова могу думать.

– Черт, – выдыхает Риз слабо – похоже, ей тоже досталось. – Что это было?

Не утруждаясь ответом, я снова подползаю к Байетт, которая часто дышит – еще немного, и у нее начнется гипервентиляция, – и пытается сесть. Она напугана. За полтора года токс я ни разу не видела ее напуганной.

– Все хорошо, – говорю я и протягиваю ей руку. Но она мотает головой и прижимает ладонь к моей щеке, словно спрашивая: «Как ты?»

Из коридора доносятся голоса; они приближаются – это Уэлч и кто-то еще, наверное Джулия и Карсон. Это работа для лодочной смены: привести все в порядок, убрать следы. Только на этот раз речь идет о Байетт, и я не позволю им ее у меня забрать.

– Со мной все нормально, – говорю я, когда Байетт дергает меня за мочку уха, привлекая внимание. – Уэлч идет. Она за тобой присмотрит.

Байетт делает вдох и собирается что-то сказать, но Риз мгновенно оказывается рядом и крепко зажимает ей рот ладонью.

– Не разговаривай, – говорит она. – Будет больно.

Уэлч врывается в кухню в сопровождении Джулии и Карсон. Они смотрят на Байетт, и рука Джулии зависает над ножом на поясе, но Уэлч поворачивается ко мне:

– Она может ходить?

Я знаю, что сказала бы Байетт – что она здесь и может говорить за себя сама, – но я больше никогда не хочу испытывать то, что случилось, когда она открыла рот.

– Думаю, да.

Уэлч кивает Карсон и Джулии.

– Поднимайте ее.

Слегка пошатываясь, я встаю.

– Я помогу.

– Исключено. – Уэлч качает головой.

– Это работа лодочной смены. Я лодочная смена!

– Не в этот раз.

Джулия и Карсон подходят ближе, их ботинки скрипят на плиточном полу. Избегая моего взгляда, они приседают по обе стороны от Байетт, хватают ее под руки и помогают встать.

Она не сопротивляется. Думаю, понимает, что это бессмысленно. Она просто смотрит на меня, пока ее уводят, и в последний момент, проходя мимо, вкладывает мне что-то в ладонь.

Пачка крекеров, перетертых в крошку. Видимо, она нашла тайник Тейлор.

Я прижимаю крекеры к груди, стараясь не расплакаться. Она хотела, чтобы я поела, сказала, что мне нельзя морить себя голодом.

– Тебе придется вернуть это на место, – говорит Уэлч, и я резко поворачиваюсь к ней. Она что, шутит?

– Прошу прощения?

Она кивает на крекеры.

– Еда есть еда.

Я не нахожусь с ответом, но мне не нужно этого делать.

– Нет, спасибо, – встревает Риз. – Думаю, мы оставим их себе.

Она смотрит на меня, и сердцу становится тесно в груди. Вот, значит, каково это – когда за тебя заступается Риз.

Уэлч переводит взгляд с меня на нее, а потом пожимает плечами. Никто, кроме нас, не увидит этой слабости, и порой она продолжает нам потакать, когда может себе это позволить.

Она уже почти скрылась в коридоре, когда я не выдерживаю и кидаю ей вслед:

– Байетт поправится? – Мой голос скрипит, и в другой ситуации меня бы это смутило, но сейчас это последнее, что меня волнует. – Она ведь скоро вернется?

Уэлч останавливается, но не оборачивается. Секунду я смотрю на контур ее плеч, который вырисовывается в темноте, а потом она уходит. Я стою на кухне с затуманенным зрением. И, хотя я до сих пор чувствую, как руки Риз сжимают мне шею, сейчас мне нужна только она.

– Думаю, с ней ничего серьезного, – говорю я вслух, словно после этого мои слова обретут вес.

– Так и есть, – кивает Риз.

Она смотрит на меня с верхней койки. Я лежу внизу на спине, сложив на груди руки. Я думала, что она продолжит избегать меня, как избегала с момента моего назначения в лодочную смену, но она поднялась со мной наверх, словно ничего такого не было. Я пыталась заснуть – мы обе пытались, – но посреди ночи я не выдержала и тяжело вздохнула, и Риз свесилась со своей койки, чтобы посмотреть на меня.

– Она поправится.

Но мы обе прекрасно знаем, что в лазарет отправляют только в самых тяжелых случаях. И те, кто туда попадает, как правило, не возвращаются.

Я плотнее кутаюсь в куртку.

– Мне страшно.

– Знаю.

– Кроме нее у меня никого нет.