Леонид Каганов - Белка и Стрелка

Наступает тишина, и вдруг Мартин скрещивает ладони:

— Отличная идея! Хай!

— Хай! — откликаются все хором и тоже скрещивают ладони.

— Но не только это! — возражает старик Мартин. — Укрепить нашу космонавтику — это важно. Собаки-космонавты это хорошо, и это мы сделаем. Но победить русских — важнее. Потому что то, что они сделали с нашим Гарри, нельзя оставить без ответа. Поэтому с этого дня мы перестаем топтать им кукурузу и бить лампочки в подъездах, а станем бить прицельно по идеологии. Всех их героев мы должны превратить в палачей и садистов. Все их завоевания — в кровавые страницы, о которых даже вспомнить стыдно. А все их достижения — объявить украденными, как они украли нашего Гарри!

Тони не дала. Я очень расстроился.

Наверно потому, что очень этого ждал. Когда ты умеешь убедительно болтать, ты со школы привыкаешь, что все девчонки твои, если только захотеть. Нет, бывают обстоятельства, я все понимаю. Замужем и безумно любит мужа. Например. И даже тут не факт, что не даст, кстати. Но тут я хоть могу понять. И вот это, шепотом: Эдди, мы же в бассейне, мама из окна смотрит, потерпи, я к тебе приеду в пятницу… Или: котик, у меня такие болезненные дни, я так тебя хочу, но сегодня никак… С полным, полнейшим пониманием!

Но согласиться пойти со мной на свидание… Причем, я же сразу сказал, что это свидание, возражений не было… Просидеть в ресторане весь вечер, выпить на двоих две бутылки прекрасного вина, смеяться моим шуткам, позволить весь вечер держать руки на коленках, разрешить проводить себя до дома… и только поцеловать в губы с язычком?! А главное, с какой формулировкой! Пойми меня, Эдди, я знаю, что ты очень сильно качаешь, но я качаю не слабее, и со мной так просто не получится. Нет, нет и нет. Извини, и это тоже нет, прошу убрать руку, точно нет. По крайней мере не сегодня точно. Я же не дешевая шлюха. Можно подумать, я обычно бегаю за дешевыми шлюхами… И это говорит человек, которому я час назад на ушко признался, что влюбился с первого взгляда, как увидел! Расстроился очень.

И наутро пришел на старт расстроенный.

Сижу как дурак с этими собаками. Протеин чешется, Шутер его зубами за хвост кусает.

А Тони как ни в чем не бывало вбежала, груди свои поправила, подпорхнула, в щечку чмок: как я рада тебя видеть! Я даже не успела сказать спасибо за прекрасный вечер! Надеюсь, ты на меня не обиделся?

Нет, ну что ты. За что тут обидеться. Как есть, совершенно не обиделся.

И не удержался, спрашиваю: а сегодня на вечер у тебя какие планы?

И она так игриво: там будет видно…

И я понимаю, что в информационном карантине отбой в десять, комнаты наши на одном этаже… Похоже, и впрямь сегодня что-то очень будет видно!

В общем, настроение мое поднялось, и это очень правильно перед стартом. Особенно двойным стартом.

Первый старт мой прошел успешно. Вывел я собак в юнгер, собрал быстро космодром под ногами. Слепил ракету с двумя иллюминаторами на борту, посадил в нее собак, головы торчат наружу, на голову каждой надел стеклянный колпак скафандра — чувствую, всё, как надо. Всё как мыслят себе простые люди, любимые наши соотечественники. Старт, дым, лай — полетели вверх мои Протеин с Шутером. На космодроме овации, журналисты, фотовспышки. Так до самого космоса, а потом где-то на парашютах спустились в районе черных болот. Ну туда уж я ходить не стал, провалиться можно. Утонуть в черноте — это смерть. Ну, не смерть в нашем понимании, просто в реальном мире тебя уже никогда не было, зато в юнгере ты становишься героем.

Короче, отпустил я собак, вернулся.

И сразу мы уже втроем пошли на русских обычной нашей командой.

Операция «в стальных грозах». Неприятная работа, даже рассказывать не хочется. Ходили весь день по всей России. Церкви все переломали, а потом восстановили, но высмеяли. Счетчик погибших на войне накрутили так, что на каждого гитлеровца стало по трое русских. Маршала их, главного победителя, мясником назвали, палачом. Пионерские лагеря и базы отдыха по всех стране обматывали колючей проволокой, в концлагеря превращали. Массовые захоронения, кости, голодомор… Потом над облаками поднялись и стали сверху кромсать континент, Тони специальные политические ножницы придумала. Раскроили страну на осколки, Азию в одну сторону, Прибалтику в другую, Украину в третью. Ну и так по мелочам: заводы поломали, бандитов выпустили. Скотти царя расстрелял, Тони — Ленина. Царя насмерть получилось, а Ленина только ранили, но и так сойдет, Тони его чуть позже кровью облила. А я только Сталина из ведра кровью облил. Неприятная работа. Но, как объяснил старик Мартин, нужно, чтоб каша в головах была. Чтоб поутру Россия проснулась, и никто уже не смог разобраться, во что верить, потому что куда ни глянь — всё неправильно, чтоб Иван не сумел загордиться, был грустен и растерян.

И вот когда мы уже все закончили, уже стемнело и уже Луна вышла. А я вдруг вверх голову поднимаю и вижу там шевеление какое-то, на Луне! А напарники мои уже вперед ушли, я им кричу: тревога! И сам бросаюсь туда, на Луну, уже даже не помню на чем, чуть ли не на ядре пушечном, такая сильная вера.

А на Луне стоит Иван — я его таким и представлял. Волосы русые под горшок пострижены, сам в рубаке такой белой с полосочкой узорчатой этой их дурацкой, штаны-шаровары и сапоги. И деловито так, краской из ведра, перекрашивает наш Лунозонд в красный цвет! Нормально? Наш! Американский! Первый в мире Лунозонд! А рядом в лунном песочке воткнут флажок их красный с золотой звездой.

— Слыш, — говорю, — брат, ты что творишь? Это наш Лунозонд, понял? Вы в лагерях своих только колючую проволоку умеете делать, откуда у вас Лунозонд?

А он мне спокойно отвечает:

— Не брат ты мне, а обезьяна. Мы хотим, чтоб люди жили в справедливом обществе, к звездам стремились. Поэтому я космос развиваю. А ты только и умеешь в лифте нам гадить.

Я аж поперхнулся от такой наглости, хотя на Луне вообще воздуха нет.

— Слышь, — говорю, — развивальщик космоса. А ты в курсе, что космоса вообще никакого нет, а есть только юнгер, и в нем сказки живут?

— Я в курсе, — отвечает. — Но хочу, чтобы люди жили в светлой сказке, а не той, которую вы рисуете.

— Слышь, — говорю, закипая, — а ничего, что ты наш готовый Лунозонд просто взял и тупо перекрасил в свой флаг?

А он головой качает и улыбается:

— А ты приглядись, — говорит.

Я приглядываюсь.

— И что? — говорю. — Ничего замечательного не усматриваю.

— А ты неправильно смотришь, — отвечает Иван. — Так не увидеть, повернуть надо, потому что наша работа гораздо секретнее. — Берет за антеннку, наклоняет и показывает мне с улыбкой: — Я ему колесики приделал. Был ваш Лунозонд, а стал наш Луноход…