Леонид Каганов - Белка и Стрелка

И в этот момент наконец прилетает ракета, и из нее на песок вываливаются Скотт и Тони. Скотт сразу кричит издалека:

— Держи его, Эд! Хватай! Сейчас я его уделаю…

Я кидаюсь к Ивану, хватаю его — а руки насквозь проходят через пустоту.

Оборачиваюсь и вижу: Скотт достает из кармана свой воздушный шарик и начинает в него дуть! Дебил. На Луне же вакуум! Он только дунул в шарик, и шарик сам собой начинает раздуваться у него в руках, удлиняться, все длиннее, а Скотт стоит, дебил, держит и смотрит удивлено, открыв рот. Не понимает никак, что происходит. Тут шарик — БАМ! — и лопнул в лоскуты. Скотту по лицу дало, аж отбросило. И даже Тони по шее попало, она прямо схватилась за горло.

А Иван тем временем исчез. И Луноход исчез — то ли он его на другую сторону Луны переставил, то ли перепрятал где-то на Земле и завтра снова привезет, когда нас тут уже не будет…

Подхожу к нашим. Давайте, говорю, уже домой.

И мы шагаем к ракете, Скотт далеко уже чешет, я и Тони за ним.

И тут меня словно током ударило.

— Подожди, Тони. — говорю. — Взял я ее за плечи, повернул. Нет. Показалось. Чистая шея. — Встретимся вечером?

А она так кокетливо:

— Ох, не знаю, Эдвард Сноу. Я сейчас помоюсь… — паузу такую делает игривую, многозначительную, — и в информационный карантин. А после отбоя посмотрим!

— Ладно, посмотрим, сложная твоя душа…

Что в инфокарантине было — это ужас. Россию мы даже не разбирали. Тут бы с нашими проблемами разобраться.

Во-первых, Пентагон превратился в настоящий Вавилон. Индусы какие-то, пакистанцы, китайцы. Кто они? Что здесь делают, черт побери, в главном секретном департаменте Америки?! Шпионы? Интервенты? Уборщица — и то мексиканка! А я еще когда-то над акцентом Пшенецки смеялся… А тут советники Пентагона говорят так, что половины не разобрать! И время от времени между собой на индийский переходят!

Мартина, старика Мартина — нету! Вообще нет! Вместо него старуха — Марта! Злая стерва, ужас.

Я как начал рассказывать про генерала Мартина, какой он был старый, но невероятно крутой дед… И тут же она велела мне закрыть рот и оставить при себе гендерные стереотипы и эйджизм.

Оставить! Гендерные! Стереотипы! Это она говорит мне!!! Разведчику, оперативнику, который вернулся с миссии и пытается, черт побери, выполнить должностную инструкцию! Вспомнить и зафиксировать все различия мира, всю важную стратегическую информацию, пока новая реальность ее не стерла!

Ладно.

Спрашиваю, где Фред?

Неловко улыбаются, отводят глаза…

Умер что ли?

Нет, отвечают, не умер. Хуже.

Это что еще, говорю, такое? Он же заместитель главы департамента по безопасности! Шутка что ли?

И мне отвечают неохотно так: ну, работал у нас такой. Но уже год сидит в тюрьме. Сексуальные домогательства. Принуждал к минету молодую сотрудницу канцелярии. К минету не принудил, но сама просьба нанесла травму на всю жизнь. Первые десять лет молчала, но больше не смогла. Так и вскрылось. Про Фреда говорить не принято.

Короче, засиделись за полночь, а потом еще Скотт устроил истерику. Его бойфренд, оказывается, очень за Скотти волнуется и больше не хочет, чтобы Скотти у нас работал! И Скотти такой прямо разрывается, рыдает, косметика по лицу течет, а Марта ему наливает воду в пластиковый стаканчик и гладит по голове, просит не торопиться, сходить с бойфрендом к психологу, понять сперва, что им движет… А-а-а-а-а!!!!!!!!!!

Вваливаюсь я в каюту свою на этаже карантина, падаю на койку без сил, и тут стук в дверь робкий.

Нашариваю протез, нацепляю на коленку, открываю — стоит Тони, красавица моя. И робко так:

— Я не во время?

— Что ты, — говорю, — заходи конечно. Садись! Кофе будешь?

Ставлю чайничек, сажусь с ней на кровать, беру ее руку в свою.

— Как ты? — говорю. — Устала?

— Не настолько, чтобы… — отвечает она, и своим этим любимым жестом двумя ручищами поправляет свои буфера под лифчиком.

И я с одной стороны вроде рад, что сегодня наконец у нас всё получится с этой неприступной скромницей… А с другой стороны понимаю, что совсем она не скромница с такими жестами.

Потому что девчонки так грудями не потряхивают.

Не, конечно, порноактрисы так делают, кто же спорит. Но девчонка, если хочет буферами своими родными похвастаться, она так сядет, ручки над головой вытянет и сладко потянется, например. Или еще чего-нибудь придумает. А не вот это вот, ручищами грубо: бубум, бубум, ой глядите, чего у меня в лифчике…

И понимаю я вдруг, что грудь-то ей не даром досталась, а силиконовая, дизайнерская, честно на операцию заработанная, и вот поэтому-то она ей так гордится и так ее постоянно показать всем пытается. И натурально ли природна эта натуральная природа — уже и гадать не надо.

А Тони снова мне в руки свою ладошечку сует, мол, гладь давай, мур-мур, как мне приятно…

И я глажу, глажу, но вдруг понимаю, что не оглаживаю всю ее ладонь своими двумя. Потому что большая слишком.

И тут меня опять словно током ударило!

— Подожди, Тони, — говорю.

Взял я ее за плечи, развернул… Ну точно: кадык на шее!

Молчу, не знаю, что сказать.

— Тони, — говорю. — А ты вообще кто?

— Я американка, — отвечает она кокетливо, но сама, чувствую, тоже напряглась.

И звучит это, конечно, крайне двусмысленно, потому что «я американец» и «я американка» в нашем языке произносится одинаково.

— Ты, — говорю осторожно, — американская девушка или американский парень?

А сам думаю: если даст она мне сейчас с размаху за эти слова по морде и расплачется, значит все в порядке.

— Я битрансгендер, — отвечает Тони. — Как трансгендер, только больше в квир, к би. Родилась в мужском теле, потом перешла в женское, но без отрицания своей мужской природы. Принимаю себя, как есть.

— Чего? — говорю тупо.

— У меня полная коллекция половых органов. Мой секс-позитив не ограничивается рамками одного пола, я могу испытывать всю гамму.

— То есть, и член, и…

— Что тебе больше нравится.

— Мне что-то, — говорю, — не нравится… Ты уж извини, я… Это для меня слишком новая идея. И… как бы это выразиться. Мне кажется, два члена в одной комнате как-то много.

— Ты гомофоб? — удивляется Тони, и я вижу, что она смертельно обижена. — Нет, бывают обстоятельства, я все понимаю. Если у тебя девушка другая или парень, тут я хоть могу понять. Или если тебе нравится только вагина, а вагины у партнера нет. Или ты говоришь: котик, это слишком болезненное открытие, я тебя люблю, как ты говорил вчера, но мне нужно время, чтобы преодолеть стереотипы…

— Слушай, Тони, я наверно не преодолею стереотипы, — говорю.

— И все это из-за лишнего члена? Хочешь, я его отрежу? Или ты настолько патологически не толерантен?

— Да, — говорю. — Вот то слово, которое я искал! Я патологически не толерантен, и принимаю себя как есть.