Markiann Маркианн - Небо Ждёт [СИ]

Стефан слушал его с выражением изумления на лице.

— Как хорошо вы это сказали! Позвольте же спросить… вы имеете греческие корни?

Максим вдруг провалился куда-то вовнутрь себя и тихо сказал:

— Да, моя мать была дочерью… моя мама была гречанкой… Мой отец… я про него мало знаю… возможно и нет…

— Мне радостно, что ваш опыт родственен моему опыту! — с радостью сказал Стефан. — В нашем техногенном веке, после смерти Бога…

— После смерти Бога? — испуганно переспросил Максим, и тут же себя одёрнул:

— Ах да… Бог умер… это сказал Ницше…

— Да, совершенно верно. После смерти Бога, после смерти искусства, трудно найти хороших художников, тем более, иконописцев. Потеряв Бога, искусство потеряло середину, центр, который и притягивал людей. Искусство служило своеобразным катарсисом, оно очищало душу, приуготовляя её как добрую почву, в которую Бог сеял семена веры.

Растерянность бледнела на лице Максима, и Стефан осторожно спросил:

— А вы как считаете?

— Да. Всё так. Я тоже так считаю, — как будто пребывая в своих мыслях, ответил Максим.

Бог умер… это стало ясно уже очень давно… ещё пару веков назад это уже понял один человек… Ему почему-то стало холодно, как будто осколок разбитого ледяного зеркала, поранив глаз, вошёл вовнутрь и вонзился в сердце. Холод прорастал корнями в нём, тянулся к могильнику в центре его души, в котором было захоронено что-то, что никогда не должно было увидеть свет, иначе свет перестанет существовать.

Кир, после всего случившегося, был постоянно начеку. От него не укрылось ни малейшее изменение интонации в голосе Максима. Он тронул его рукой, но Максим не реагировал, его взгляд был обращён вовнутрь себя.

Кир, переполошившись, вскочил.

— Стефан, — сказал он. — Может быть, вы сходите с Максимом в другой раз?

Максим, как очнувшись, нервно улыбнулся:

— Почему, Кир?

— Ты себя неважно чувствуешь.

— Небольшая слабость, и только, — быстро пробормотал Максим. — Для меня общение — это удовольствие, а вы меня собираетесь снова в больничную койку уложить.

— Хорошо, Максим…

Кир медленно сел. Стефан повернулся к Максиму и сказал:

— Ну что ж! Не будем откладывать. Нам надо учесть, что у вас ещё мало сил.

Они быстро допили чай, попрощались с сестрой-хозяйкой и вышли. Выставочный центр находился в одном из домов на окраине Вознесенки, отсюда открывался живописный вид на лесок и поле, которое отделяла неглубокая узенькая речка с тёмной и тяжёлой как ртуть, водой. К ней вёл небольшой спуск, заросший высокой пожухшей травой. Это место показалось Максиму смутно знакомым.

Они вошли вовнутрь двухэтажного здания и по лестнице поднялись на второй этаж. Тут и располагались интерактивные стенды, из которых состояла выставка. Стефан активировал их и начала свой рассказ.

Максим слушал очень собранно, с огромным вниманием, стараясь всё запомнить и ничего не упустить. Стефан достаточно полно и подробно рассказал, что произошло в начале прошлого века, когда после восстаний и переворота к власти пришли безбожные силы, которые направили свою разрушительную мощь, прежде всего, на ортодоксальную церковь. Свой рассказ он подкреплял фотографиями тех лет, цитатами из средств массовой информации, но самое главное — это были личные записи очевидцев тех страшных дней, которые сохранились в их письмах. Увиденное ошеломило Максима. Фото взорванных храмов, тюремные фотографии репрессированных священников, монахов и монахинь, превращение монастырей в лагеря смерти… Максим не мог оторвать взгляда от фотографии, на которой заключённые в монастыре священники вязали рыболовные сети… Они смотрели на него из прошлого века, а он вглядывался в их спокойные, светлые глаза. Ему казалось, что он просто вошёл к ним, застав их за работой, а они повернули к нему свои святые лики. У него перехватило дыхание.

— Погодите… — не отрываясь от их глаз, произнёс Максим. — Что с ними со всеми потом стало?

— Они все погибли в лагерях от голода, непосильного труда, лишений и болезней.

Максима не держали ноги… Стефан продолжил рассказ. Он приводил цифры, и Максим понял, что речь идёт о сотнях тысяч репрессированных верующих, среди которых были как простые люди, как и священнослужители. Половина из них была беспощадно расстреляна, остальные томились и гибли в лагерях… А затем началась страшная и разрушительная война, которая охватила почти всю землю, и к её началу в живых осталось только четыре человека из высшего духовенства.

— Боже… — в волнении воскликнул Максим. — Как же тогда выжила церковь?

Стефан рассказал, что верующим пришлось уйти в подполье. Среди них мужчин уже практически не осталось, и всю ответственность за церковь взяли на себя женщины. Они прятали иконы, спасённые из разрушенных храмов, укрывали выживших и гонимых священников, которые проводили по домам тайные богослужения, но их выслеживали, преследовали и убивали. И не только их, а также всех тех, кто помогал им.

— Наше братство и родилось из людей, которые в то страшное, но благодатное время сохранили веру. Мы — духовные наследники тех страдальцев, которые были убиты или замучены в лагерях за Христа. Их имена известны. Многие сейчас знают их и почитают как святых, и кланяются упавшему из их рук Кресту. Но можно поклоняться упавшему Кресту, а можно поднять и понести его.

Лицо Максима покрылось краской и стало напряжённым. Это заметил Стефан и перестал говорить. Максим поднял глаза на Стефана, его ноздри вздулись от волнения. До него вдруг стало доходить.

— Вы хотите сказать, — медленно произнёс он, — что «Истинная церковь» преследует ваше братство также, как безбожники преследовали ортодоксальную церковь? Вы хотите сказать, что мы — безбожники?..

Он отвернулся от Стефана и посмотрел на Кира, который в предельном волнении смотрел на него.

— Вы хотите сказать, что я не люблю Христа, а мой Наставник и мои братья — слуги антихриста? Вы хотите сказать, что мы уничтожаем церковь Христову? Что ваш епископ — мученик за веру, а мы — его мучители?

Стефан и Кир молчали. Лицо Максим алело, от задохнулся от гнева:

— Да как вы смеете!

— Брат Максим, — мирно и тихо изнутри творимой в сердце молитвы проговорил Кир. — Но разве ты хочешь сказать, что мы не любим Христа? Что я и мои братья и сёстры — слуги антихриста? Разве братья «Истинной церкви» не приходят с оружием в наши посёлки, разве не хватают и не ссылают в монастыри наших священников, где они гибнут под пытками, или возвращаются искалеченными и психически больными? Разве ты сам пришёл сюда не для того, чтобы убить нашего последнего епископа — владыку Питирима?

Максим был парализован. Он стоял, как загнанный в угол зверь и смотрел на Кира, как на своего палача. Кир смотрел прямо в его надорванную душу через его покрывшиеся мутью глаза и беспощадно добавил: