Markiann Маркианн - Небо Ждёт [СИ]

Наконец, он приблизился к фигуркам вдалеке настолько, что он мог уже их различать, и в этот момент какой-то удар сшиб его с коня, и он на полном ходу свалился на землю. Удар был такой силы, что, если бы он был без брони, пожалуй, от него ничего бы не осталось. Он в мути взвившегося с земли пепла поднял голову, увидел, как конь пробежал немного вперёд, потом обернулся на него, остановился и пошёл назад. Но братья его увидели и побежали к нему. Серафим присмотрелся. Он ясно видел отца Александра, братьев Савватия и Максима. Он поднялся на одно колено и встал во полный рост. Вся его броня была измазана в грязи, но странно: там, где были его братья, грязи не было… там зеленела трава и даже казалось, была другая, солнечная погода, над ними сияло лазурное небо. Он обернулся назад и поёжился: сзади него была дымная серая тьма и поле, усеянное трупами.

— Братья… — измученным голосом сказал он и, улыбнувшись, шагнул к ним, но упёрся в невидимую стену. Что-то оттолкнуло его. Он попытался двинуться вперёд снова, но его ещё сильнее оттолкнуло назад. Серафим с изумлением увидел, что конь вернулся и стал ходить вокруг него кругами, легко преодолевая невидимую преграду. Братья подошли ближе и остановились, с радостью глядя на него. Он же вглядывался в их лица и изумлялся всё больше и больше: они были невиданной красоты!

— Братья! — вскричал Серафим. — Братья мои дорогие! Помогите мне!!! Я уже умер, и, как жестокий богач, по своим грехам пребываю в аду, и с вами сообщений никаких не имею! Между нами проложена великая пропасть, и мы друг к другу попасть не можем! Братья! Помолитесь же, умоляю, обо мне!

— Брат Серафим, — вдруг прозвучал голос отца Александра, — между нами пропасти нет.

Он подошёл и встал рядом с ним. Серафим хотел коснуться его рукой, но не мог, он натыкался на стену.

— Наставник! — вскричал Серафим. — Между нами стена!

— Брат Серафим, — мягко сказал Александр. — Если между нами и есть стена, то она только с твоей стороны.

— Скажите только, я умер? — выпалил Серафим.

— Нет, брат Серафим, и ты жив, и мы, — ответил брат Савватий.

— Но ты ещё не ожил, — проговорил Максим.

— Что же мне делать, чтобы ожить? — вскричал Серафим.

— Научиться послушанию у той, которую ты любишь, — раздался за его спиной красивый голос.

Серафим испугался, ведь сзади должен был быть белый конь… Он ещё и говорящий? Он стремительно обернулся. На фоне тьмы апокалипсиса у него за спиной, прямо рядом с ним стоял ангелоподобный юноша, лик которого светился ослепительно, как и белизна его одежд.

— И ты тут? Я предчувствовал это, — ошеломлённо сказал юноше Серафим. — Тебя в моём аду для полноты картины как раз и не хватало!

Он увидел, как юноша, опустив голову, прошёл мимо него и встал посреди его братьев. Серафим возмущённо снова шагнул к ним, но его снова оттолкнула невидимая преграда.

— Ты очень сильный, — с негодованием крикнул ему Серафим. — Ты по одному отнял у меня всех братьев. Тебе твоих слуг было мало?

Юноша не ответил, и стоял, опустив голову. Так же, молча, стояли Александр, Максим и Савватий. Серафим в нетерпении, как зимняя птица о морозное стекло, стукнулся грудью о преграду и закричал снова:

— Ты нашёл подход к каждому? Ты каждому дал то, что ему нужно, чтобы взять в плен их отзывчивые души?

Серафим как тараном стал бить закованным в броню плечом в невидимую плотную стену и кричать ему:

— Знаешь, почему до сих пор я не твой?! Потому что я тебе просто не верю!! Я знаю, что подлинная любовь не ищет своего, но разве всё, что ты сделал для нас — не бескорыстно? Я просто ещё не могу понять, зачем мы нужны тебе?! Зачем ты разрушил мою духовную семью?!! Зачем ты отнял у меня всё?!

Юноша стоял и молчал. Молчали и братья. Серафим вдруг остановился и взволновано спросил:

— Почему ты не отвечаешь мне? Ты меня не слышишь?

Юноша поднял на него глаза и тихим прекрасным голосом произнёс:

— Я слышу тебя, Серафим…

— Хорошо! — сказал Серафим и вскинул руки вверх, как при капитуляции. — Я понял! Ты — как недоразвитый искусственный интеллект, который отвечает, только когда правильно задан вопрос. Так… что же я должен у тебя спросить? Что ты там говорил о послушании? У кого я должен научиться ему?

— У Неё, — ответил, наконец, юноша и посмотрел куда-то в сторону, — ведь Она всю свою жизнь посвятила только исполнению воли Бога, вне этого Она Сама себя не мыслила.

И юноша преклонил колени. Вместе с ним преклонили колени все его братья. Серафим посмотрел туда и увидел девушку, которая медленно шла к нему и безотрывно смотрела на него. Она была одета в простую одежду, её голова была покрыта простым платом. Он увидел, что лучи солнца тянутся к ней и золотят её фигуру, образуя вокруг ореол света.

— Боже… — воскликнул Серафим и с силой прижал руку к груди, как будто хотел унять сильно бьющееся сердце. — Владычица сердца моего…

Она действительно шла прямо к нему. Он трепетал, вглядываясь в её лицо, озарённое улыбкой, которая была обращена именно ему. Он не вытерпел её чистого вида: снял шлем, опустил глаза и преклонил перед ней колено. Слезы потекли по его лицу, стекая на его грудь, и изливались на землю. Юноша продолжал говорить:

— Именно поэтому Её жизнь практически даже не отражена в Евангелиях, и нет в Писании ни мыслей Её, ни любви Её к Богу и Сыну своему, ни страданий души Её при распятии, потому что все равно мы не могли бы постигнуть глубины Её страданий. И хотя Её жизнь как бы покрыта святым молчанием, но Господь дал нам знать, что любовью своею Она объемлет весь мир и, подобно Сыну своему, всех жалеет и милует. О, когда бы люди знали, как любит Пресвятая всех, кто хранит заповеди Христовы, и как жалеет и скорбит о тех, которые не исправляются.

Серафим почувствовал, что Она остановилась перед ним. В страхе и трепете он поднял на Неё мокрые от слёз глаза и, еле дыша, проговорил:

— О, Дева Пречистая! Мой ум немеет, когда я размышляю о славе и святости Твоей, и немощным становится сердце моё… Но душа радуется и влечётся к Тебе, хотя боится к Тебе прикоснуться… Любовь же моя понуждает меня обращаться к Тебе! Пресвятая Дева! Если бы не Твоё милосердие, я бы давно погиб, но Ты восхотела посетить мою бедовую душу в минуты помрачения моего и меня вразумить, чтобы я не грешил…

Она проговорила, и слова Её были такие ему приятные, тихие, кроткие:

— Нехорошо Мне смотреть на тебя, что ты делаешь…

От того, что Пречистая обратилась именно к нему, Серафим заплакал и с радостным выдохом проговорил:

— Душа моя не сможет забыть этих сладких Твоих слов, и я не знаю, чем воздам я, грешный, Тебе за Твою любовь ко мне нечистому. Не знаю я, как буду благодарить благую, милующую Матерь Господню! Да, ты — матерь Господа, но и мне ты — матерь! Была у меня родная мать, но как не было… От Тебя же чувствую материнскую любовь и знаю, что ты любишь меня, как сына! Воистину — Ты Заступница наша пред Богом! Одно имя Твоё всю душу мою влечёт к Тебе любовью! Научи же меня, Милосердная, послушаться, как Ты, воле Божьей!