Вальдемар Лысяк - MW-10-11

Только вот западных женщин нельзя было "возделывать по воле своей" уже со времен средневековья, когда рыцарский эпос вознес ее на пьедестал, а инквизиция следила, чтобы мужчины падали на колени пред алтарями на которых царила женщина в короне. "За исключением женщины Востока мы не находим другой женщины, которая жила бы исключительно ради мужчины. Она согласна быть несчастной, лишь бы он был счастлив. Она трудится, чтобы приготовить для него еду, она растрачивает собственное здоровье, чтобы сохра­нить здоровье его в случае, если он заболеет; она недоедает и недосыпает, чтобы ухаживать за ним; если он заблуждается и становится эгоистичным – она дает доказательства мягкости, доброты и смотрит сквозь пальцы; если он изменяет ей - она остается верной ему и не бросает своего дома и своих детей, чтобы сбежать с любов­ником, как поступила бы женщина Запада" (цитата из алжирского ежемесячника "Эль Джеиш" 1964 года). У европейцев это всегда пробуждало и будит до сих пор сумасшедшую зависть.

Эта зависть, и только лишь она является матерью извращенных мечтаний, в которых самое возбуж­дающее из блюд земных мужчины можно разгрызать до костей, погружать в крови, разрывать на клочки, тем самым доказывая и подтверждая свою божественную власть. Возбуждающе зловещие видения индийской тра­диции "сати" (сжигание жен на погребальном костре мужа) и диких оргий, после которых отягощенных кам­нями пленниц выбрасывают за борт галеры или же, напичканных опиумом, волокут на костер, чтобы в присут­ствии чернобородых жрецов и музыкантов превратить всю их красоту в золу. Садо-афродизиакальная фантас­магория, в течение Сутин лет ползущая по простыням мещанских спален, освещаемых по ночам языками пла­мени Сарданапалова костра.

В 1977 году - когда на обложках журналов и пластиночных обложках, на плакатах и выставках появи­лись женщины связанные, с кляпами во рту, избиваемые, закованные цепями, убиваемые и насилуемые целыми группами самцов - комментирующий это "Тайм" перепечатал четыре мнения:

"Садомазохистские явления с некоторого времени стали проявляться в искусстве. Теперь та же самая тенденция начинает выступать и в торговле" (Зокс, фотограф из Лос Анжелеса).

"Представляя женщин в садо-мазохистских сценах, мужчины разряжают свою злость, враждебность и бессилие, с которыми они не могут справиться иным образом" (Лоуренс Хиттер, нью-йоркский психоанали­тик).

"Раз уж насилие является элементом культуры, то почему мы не должны его показывать?" (Крис фон Вангенхайм, фотограф мод из Нью-Йорка).

"В сексуальных мечтаниях все чаще появляется образ женщины жертвы" (психиатр Руфь Тиффани Бернхаус).

Вот именно. А рядом с этим следующее: исследования, проведенные в 1974 году в США, показали, что половина американок имеет сексуальные мечтания, в которых они представляют, как мужчины побеждают их, насилуют, заставляя тем самым покориться.

В живописи нашего столетия наиполнейшее выражение это получило у гроссмейстера искусства ко­микса - у знаменитого американца Френка Фразетты. Его долженствующее вызывать ужас полотно "Варвар" (1974 год), пропитанное колористикой Делакруа, являющееся квази-комиксовой проекцией той самой извечной мечты о супермужественности мужчин и покорности женщины, является репликой вершины костра Сардана­пала с картины француза - ассоциация видна невооруженным глазом. На вершине пирамиды из побитых врагов нам представлен варварский Геркулес, или же точнее, культурист, окровавленная скульптура на фоне дантов­ских теней, трибун победного озверения. Ничто так не импонирует мещанину, чем эта гора мышц на широко расставленных пилонах ног, казалось, диктующая миру законы и бросающая всем вызов своим диким лицом и залитым кровью мечом. У его ног, прикованная цепью и верноподданно прижатая к варвару, лежит нагая не­вольница, вокруг же безумствует пламя, которое может поглотить все на свете.

Делакруа не был первым, кто написал героиню подобных навязчивых идей. Его соперник, Энгр, уже в 1814 году создал знаменитую "Одалиску", а потом как из мешка посыпались ориентальные гуриссы Аллома, Огюста, Шассеро, Коро, Диаса, Фроментена, Ренуара, Матисса и других. Но Делакруа был первым и единст­венным, который нарушил табу, представляя на холсте оргиастичное содержание этих снов.

Тем самым он совершил то, о чем великий его отец говаривал: "Это больше, чем преступление, это ошибка".

Материализуя оргии из сонных кошмаров в красках, так, что три романтические музы - театр, поэзия и музыка - сыграли на его мольберте как ни в одном другом произведении, сделанном человеческой рукой, Де­лакруа желал пережить все это наяву, превратить в плоть и кровь, испить хотя бы немного из той чаши. Он то рисовал, то бросал обнаженных натурщиц на матрас, и вновь рисовал, как будто в трансе - он, Сарданапал в собственной мастерской, из которой сотворил дворец в Ниневии. Среди прочих там была и "великолепная Роза" - мы видим ее на переднем плане, выгнутую дугой в объятиях негра, перерезающего ей горло с опытностью забойщика скота. Еще там была очаровательная Сидония, блондинка с улицы дю Руль 19, что лежит мертвая, беспомощно раскинув руки на ложе Сарданапала, выставив "самую красивую спину, которую только знала французская живопись". В "Дневниках" он не позабыл о ее "восхитительных" паузах в позировании, когда она была "нагая и в постели - все эти поцелуи и сближения!" Ах, какой же это бравурный эрзац сарданапализма, путем эксплуатации себя самого и рабынь ассирийского деспота.

Будучи Сарданапалом, он писал оргию, превращая сам процесс рисования в оргию - потому-то и напи­сал свою гаремную гекатомбу совершенно гениально, иначе быть и не могло. Виктор Гюго, глядя на эти тела, для которых Делакруа выдумал розовый и золотистый колорит (впоследствии Ренуар воспользуется им, чтобы писать персики), вздохнул: "Вы не красивы, вы пугающи. Вы - будто молния, ослепляющей гримасой солнеч­ного луча".

Бальзак, в свою очередь, великолепно понимающий Делакруа и знающий "тайну" его появления на свет, посвятил ему "Девушку с золотыми глазами". Лесбиянство и инцест приводят там к кровавому преступле­нию, резне в будуаре, а герой этой новеллы, Марсай, тоже является внебрачным сыном аристократа. Те, кто посчитали, будто это является аллюзией к вампирическим склонностям художника и, возможно, предупрежде­нием перед преступлением, которое он способен совершить, на сей раз уже не на холсте - были попросту идио­тами. Ведь тот - как ребенок, на которого накричали - дал себя запугать и потом уже с каждым годом стано­вился все послушнее, желая, чтобы общество простило его, признало и полюбило. Он как бы послушался Омара Бредли: "Если один человек скажет, что ты свинья – не обращай внимания. Вот если об этом тебе скажут пять человек - пора выматываться из хлева".