Татьяна Минасян - Мир без границ [litres]

Мимо окон проносились дома и припаркованные вдоль дороги автомобили, кусты и деревья, прохожие, двигавшиеся в ту же сторону, что и Аркадий в маршрутке, но отстающие от нее и теряющиеся где-то далеко позади. Словно он несся из прошлого в свое время, обгоняя и оставляя за спиной тех, кто жил раньше и давно уже умер… Миг – и человек, которого хроноспасатель только что видел в окно, исчез. Хотя на самом деле он продолжал идти вперед, продолжал двигаться сквозь время в своем темпе.

«А Эмма скоро понесется навстречу таким "прохожим". Совсем скоро, может, уже прямо сейчас», – подумалось вдруг Светильникову, и всю оставшуюся дорогу до больницы он представлял себе, как подруга готовится к переброске в восемнадцатый век. Вот она входит в главный корпус, здоровается с охраной, поднимается на лифте… Входит в медицинский кабинет, дает уколоть себе палец для анализа крови… А потом переодевается в монашескую рясу и идет в зал переброски. Встает на платформу в центре и исчезает.

Если все пройдет, как задумано, она появится на платформе через два дня – уже не одна, а с несколькими детьми. Если что-то пойдет не так, но Эмма останется жива, она тоже появится там, но уже без детей.

А может быть, на платформе материализуется ее мертвое тело – если не так пойдет все. Но Аркадий верил, что ничего плохого не случится. Его коллега сделает все, что нужно. Постучится в маленький французский монастырь под видом странствующего послушника, проживет в нем два дня, и монахи покажут ей созданный ими приют для детей, от рождения лишенных и слуха, и зрения. Эмма узнает, как они собирали таких малышей чуть ли не по всей Франции и как учили их хоть что-то понимать, учили общаться со взрослыми людьми при помощи пальцев, учили обслуживать себя…

А потом на монастырь нападут революционеры. Монахов перебьют, а слепоглухонемых детей выставят на улицу, объявив, что они, как и все граждане французской республики, теперь свободны и не должны жить «в религиозном мракобесии». Большинство детей вскоре погибнут, а остальные попадут к нищим, и те, благодаря жалости прохожих к этим калекам, станут получать больше милостыни. Все выжившие до конца дней своих так и не поймут, где находятся и чем занимаются, – они вообще мало что поймут о своей собственной жизни.

Но этого не случится, если Эмма Веденеева окажется в приюте в день нападения на монастырь и если ей удастся сбежать в свое родное время со всеми слепоглухонемыми воспитанниками. А уж в XXIII веке врачи смогут подарить большинству из них зрение и слух и научить их говорить. А тех, кому помочь не удастся, обучат по самым последним методикам, и они станут учиться и работать наравне со здоровыми. Если только у Эммы все получится…

А у нее не может не получиться – Аркадий вдруг понял это настолько ясно, словно, вопреки всем законам природы, сумел заглянуть в будущее. Эмма приведет из прошлого детей, сдаст их врачам и сразу же побежит в больницу, к Любиму. Он к тому времени придет в себя, и медики скажут, что угрозы для жизни больше нет. Он начнет поправляться, Эмма станет за ним ухаживать, а потом они поженятся и проживут вместе много счастливых лет.

Уже выскочив из маршрутки и быстрым шагом, почти бегом двигаясь в сторону больницы, Светильников вдруг понял, что совершенно искренне хочет именно такого будущего для своих друзей: чтобы они остались живы и создали семью. Жалость к себе и мысли о том, что жизнь обошлась с ним несправедливо, исчезли без следа. Все его существо теперь заполняла только одна эмоция, вытеснившая все остальные, – страстное, горячее желание, чтобы Эмма и Любим были счастливы вместе. Больше ему не требовалось ничего. Он не просто смирился с тем, что его любимая предпочла другого, – он хотел, чтобы она навсегда осталась рядом с этим другим.

С этой мыслью он подбежал к зданию больницы и, не сбавляя темпа, помчался к ее главному входу по полого поднимающемуся пандусу для инвалидных кресел. Ему казалось, что он стал в несколько раз легче и уже не бежит, а летит над пандусом, лишь изредка отталкиваясь от него ногами…

– Эй, сюда!!! – закричал кто-то у него за спиной, как только он ступил на больничное крыльцо, и чьи-то руки резко дернули его влево. Аркадий раздраженно оглянулся, пытаясь понять, откуда рядом с ним вообще взялся кто-то еще – он ведь только что видел, что ни на крыльце, ни на пандусе, ни на ступеньках, ведущих к дверям с другой стороны, никого нет! – но увидел только яркую огненную вспышку, а потом услышал грохот взрыва.

Справа от него на крыльцо упал какой-то человек. А слева все тот же непонятно откуда взявшийся незнакомец продолжал тянуть Аркадия к краю крыльца, одновременно сбивая пламя с его одежды.

«Они точно будут счастливы!!! – успел подумать Светильников, теряя сознание. – Рядом не будет третьего лишнего – меня!»

Странные звуки – то громкие, звучащие совсем рядом, то словно удаляющиеся куда-то и затихающие вдали… Странные вспышки света – то такие яркие, что от них больно глазам, то слабые, еле различимые в темноте… Аркадий попытался сосредоточиться на них и понять, что они означают и где он находится, но сделать это оказалось невероятно трудно. Сознание тщетно пыталось уцепиться за что-нибудь и постоянно отключалось, проваливаясь в полную тишину и темноту, из которых его потом снова вытаскивал какой-нибудь резкий звук или яркий блик света. Боли молодой человек, к своему немалому удивлению, не чувствовал – хотя вначале, после вспышки и грохота, его как будто бы сразу в нескольких местах пронзили чем-то острым и раскаленным. А теперь все тело казалось онемевшим, как бывает при «заморозке» местной анестезией.

В редкие моменты, когда мысли становились более ясными, Светильников пытался пошевелиться, но все попытки тоже ни к чему не приводили. Создавалось впечатление, что его полностью парализовало и он частично ослеп, но как следует обдумать такое предположение и ужаснуться ему Аркадий не сумел. Чтобы осознать все до конца, тоже требовалось по-настоящему сосредоточиться, чего Светильников, как ни старался, сделать не мог.

Пару раз раздававшиеся вокруг него звуки становились отдаленно похожими на человеческие голоса, но понять, что они говорили, молодой человек тоже не смог. Ему показалось, что находившиеся рядом с ним люди говорили то ли на незнакомом ему языке, то ли просто слишком быстро и неразборчиво. А потом непонятные слова опять слились в сплошной, ни на что не похожий гул. Он постепенно становился все тише, пока полностью не растаял где-то вдали…

Позже Аркадий еще раз пришел в себя, теперь уже полностью – он мог нормально соображать, но по-прежнему был не способен ни шевельнуться, ни даже открыть глаза. Боли молодой человек и теперь не почувствовал – ощущение «заморозки» так никуда и не делось, – но если раньше он вообще не понимал, где и в каком положении находится, то теперь стало ясно, что он лежит на спине на чем-то твердом и неудобном. Вокруг стояла тишина, но он откуда-то знал, что рядом кто-то есть, ощущая чужое присутствие каким-то шестым чувством. Причем, скорее всего, около него находился не один человек, а несколько или, может быть, двое. «Почему же они молчат? – удивился Светильников. – А может быть, я их не слышу? Может, я лишился и слуха тоже? Но ведь когда я просыпался в первый раз, я слышал звуки!» Ему стало страшно, и он потратил несколько минут сначала на безуспешные попытки услышать хоть что-нибудь в звенящей тишине, а потом на то, чтобы открыть глаза и пошевелить хотя бы пальцем. «Все ясно. Парализован, ослеп и оглох. Все еще хуже, чем с теми детьми, которых Эмма должна привести из восемнадцатого века!» – верить в такой исход Аркадию страшно не хотелось, и он принялся изо всех сил убеждать себя, что, возможно, с ним все не так плохо, как кажется. Может быть, его еще удастся вылечить? В конце концов, слепым и глухим от рождения детям собирались делать какие-то операции, и предполагалось, что они, скорее всего, им помогут. «Пусть даже тебя не сразу вылечат, а позже! – стал все яростнее убеждать себя Аркадий. – Знаешь же, медицина не стоит на месте, каждый год в ней какие-то новые открытия, каждый год разных инвалидов удается на ноги поставить! Так что в самом худшем случае тебе просто придется какое-то время потерпеть, подождать… А потом тебе обязательно станет лучше. Может, и не до конца поправишься, всякое, конечно, бывает, но сейчас и приспособлений всяких для инвалидов много, и тоже постоянно новые изобретают, так что жить все равно можно неплохо!» Утешить самого себя оказалось куда сложнее, чем других людей, но в конце концов Светильникову это удалось – полностью он не успокоился, но у него все же появилась надежда на лучшее. И одновременно он почувствовал вдруг жуткую усталость, словно долго и тяжело работал. Тишина и темнота, так пугавшие его еще несколько минут назад, неожиданно стали приятными, убаюкивающими…