Татьяна Минасян - Мир без границ [litres]

В то, что мир мало изменился, Аркадий не поверил – одна эта больница, точнее, одна-единственная ее палата, уже свидетельствовала о том, что медицина в двадцать пятом веке стала совершенно иной. Значит, так же сильно переменилось и все остальное. И его работа, его Хроноспасательная служба, надо полагать, тоже стала теперь совсем другой. Если уж ее сотрудники забирали из прошлого не только детей, но и взрослых и не боялись, что те не приживутся в новом времени… Причем они ведь забирали даже тех, кто погиб в людном месте и остался бы там в виде мертвого тела, осенило внезапно Светильникова. Его самого, получается, забрали именно в такой ситуации! Как же они спасают таких, как он, не вызывая у людей прошлого подозрений?

– Вы сейчас еще немного поспите, – подошел к Аркадию врач и провел рукой по внешнему краю «ванны», словно нажимая на невидимые для лежащего в ней человека кнопки. – А потом Тол снова придет и расскажет вам, как мы все тут живем…

– Х-хорошо, – Светильников с радостью отметил, что речь дается ему все легче. – Только… один в-вопрос?.. У меня были др-р-рузья… дв-в-вое…

– Эмма и Любим Маевские? – уточнил Люк.

– Да! – то, что Эмму здесь знали под фамилией Любима, Аркадия не удивило – вот уж чего точно следовало ожидать. Он лишь отметил про себя, что его самое горячее желание, о котором он вспоминал перед первым визитом медиков, все-таки сбылось. Вот только… как сложилась их жизнь? И как задать такой сложный вопрос, когда язык тебе почти не подчиняется?

Но Анатолий, похоже, очень хорошо знал своего подопечного из далекого двадцать третьего века и теперь без труда догадался, о чем тот хотел узнать.

– Их знает каждый хроноспасатель, они наши герои, – улыбнулся Тол. – Правда, я не помню всех подробностей их биографии, но сейчас все найду и распечатаю для вас. Пока могу только сказать, что они сделали очень много «нырков» в разные эпохи – и всегда удачно. Да, и, кажется, их приемный сын продолжил их дело, а дочь стала то ли певицей, то ли балериной…

Аркадий закрыл глаза и почувствовал, что его и правда неудержимо клонит в сон – наверное, врач, когда регулировал что-то на краю «ванны», добавил в заживляющую жидкость снотворное или просто сильное успокоительное. Но пациент не расстроился, ведь самое главное он узнал. А все остальные вопросы вполне могли подождать.

Аркадий Светильников сидел на длинном балконе, опоясывавшем здание клиники на двадцатом этаже, и смотрел на медленно встающий над горизонтом алый шар солнца. С тех пор как ему разрешили самостоятельно ездить по больнице в инвалидном кресле, он часто приезжал на один из балконов на рассвете и на закате и подолгу сидел, любуясь переливающимся всевозможными оттенками небом, меняющим свой цвет с красного на золотой солнцем и принимающими самые причудливые формы облаками. Едва ли не единственные вещи, ничуть не изменившиеся за прошедшие два столетия. Хотя – вот же ирония судьбы! – именно закатами, восходами и вообще природными красотами Светильников смог по-настоящему насладиться только теперь. В своем «родном» XXIII веке ему все времени не хватало…

Зато теперь молодой человек мог сколько угодно любоваться природой: медики в двадцать пятом столетии оказались еще более невероятными перестраховщиками, чем в двадцать третьем, и крайне неохотно разрешали своим пациентам и ходить, и заниматься какими-нибудь простыми делами, даже когда те были уже вполне к этому готовы. От выздоравливающих пациентов требовалось, чтобы они как можно больше лежали и тратили как можно меньше сил. Двигаться разрешалось только во время занятий лечебной физкультурой и только делая специальные упражнения под руководством инструктора, а вся прочая «самодеятельность» считалась вредной и опасной для дальнейшего выздоровления.

Аркадию с трудом удалось выклянчить у своих врачей разрешение проводить часть дня, сидя в кресле, а потом чуть ли не со скандалами добиться возможности кататься по клинике и выезжать на балкон. Одержав эту небольшую победу, он стал мечтать о том, чтобы съездить прогуляться на улицу хотя бы рядом с больницей, но решил, что так сильно испытывать терпение медиков все же не стоит и что лучше ему на некоторое время стать послушным пациентом и больше ничего не требовать. А потом, когда они убедятся, что прогулки по больнице ему не вредят, он попробует «раскрутить» их на следующую уступку…

Воспоминания о борьбе с докторами навели Светильникова на мысль, что в будущем, которое теперь стало его домом, с прежних времен сохранилось еще кое-что – то самое врачебное упрямство и излишняя забота о больных. Пожалуй, об этом стоило поговорить с Анатолием Верновским – тот обещал зайти к нему сегодня. Аркадий опустил глаза на маленький экранчик часов на подлокотнике кресла – где-то минут через двадцать гость появится. Встречи с ним стали самой большой радостью бывшего хроноспасателя: Тол своими рассказами о жизни в двадцать пятом веке развеивал скуку и однообразие больничных будней. От него Светильников, в частности, узнал, что в XXV веке снова появилось много компьютеров – более простых, чем до восстания искусственного интеллекта, не способных к развитию и просто облегчающих людям работу. А еще – что эпидемия бесплодия в последнее десятилетие стала постепенно сходить на нет: с каждым годом в мире рождалось все больше детей, хотя в XXIII веке ученые считали, что такое произойдет хотя бы на сто лет позже. Эти две главные новости показались Аркадию самыми важными, все остальное вроде заселения других планет и появления подводных городов впечатлило его гораздо меньше.

Но сейчас, пока его друг еще не пришел, стоило по полной налюбоваться восходом. Петербургское апрельское солнце светило робко, неярко и почти не грело, так что на его медленно плывущий вверх красный круг можно было смотреть довольно долго – и даже медики, хоть и ворчали в своей обычной манере, не стали ни запрещать этого, ни требовать, чтобы Светильников надевал защитные очки. Хотя могли – Тол уже поведал, что правый глаз Аркадию пришлось полностью выращивать заново. Как и всю правую половину лица.

Не сводя глаз с солнечного диска и клубившихся над ним сиренево-розовых облаков, Аркадий провел пальцами по своей правой щеке. Кожа на ней стала теперь гладкой и мягкой, как у маленького ребенка, без каких-либо неровностей и без малейшего намека на щетину – с мечтой отпустить в старости такую же бороду, как у Иоанныча, Светильникову пришлось попрощаться. Пальцы двинулись дальше, влево, и ощущение мягкости под их кончиками сменилось другим, более привычным – он нащупал свою обычную, жестковатую кожу, местами колючую от пробивающихся волос. Такую же, как двести с лишним лет назад.