Гордон Хотон - Подмастерье. Порученец

— Не выношу это современное автоматическое барахло, — сказал он зло. — Предпочел бы мою старую. Она тяжелее, и ее приходилось свинчивать по частям, но она меня никогда не подводила… Ладно, попробуем еще.

Он вновь дернул кистью. На сей раз все удалось: прибор раскрылся, как веер, в нескольких направлениях, и выдал с десяток щелчков, похожих по звуку на ломающиеся кости. Конечным результатом оказалась восьмифутовая черная коса с сияющим серебряным лезвием.

— Исключительно ритуально, — продолжил Смерть, — но я бы мог ее применить, если б захотел. — Он небрежно протер ручку полой плаща. — Она к тому же алюминиевая. Невероятно легкая, но очень крепкая.

Он сложил и убрал косу, после чего переключил внимание на мертвецов — обозрел их, как вахмистр перед парадом. Поправлял вороты, затягивал пряжки и наконец пристегнул каждому на грудь по бляхе. Вознамерился проделать все то же самое со мной, но я воспротивился.

— Только из-за вашего штрих-кода, — успокоил он меня. — Это стандартная процедура: у всех, занятых в Воссоединении, такой есть. Кроме, разумеется, меня. — До меня долетело его дыхание — под маской медленное и поверхностное; он прикрепил бляху мне на толстовку. — Стражам когда-то было достаточно цифр на шее, но теперь это считается неэффективным.

— Не все новое — хорошо, — угрюмо промолвил Иероним.

— Ничего не поделаешь. — Смерть вздохнул, а затем повернулся ко мне и добавил ободряюще: — Наша поездка начинается отсюда!

Ночь оказалась холодна, как в могиле.

Иероним наблюдал, как мы пытаемся затолкать девять трупов в бежевый «мини-метро». Смерть уговорил обожженную пару лечь в багажник, успокоив их на их же языке. Еще троих усадили на заднем сиденье, четвертый устроился у них в ногах, а голову без тела разместили под задним стеклом. Последний труп — мужчина, чью руку я повредил в Хранилище, — оказался самым хлопотным. В машине не хватало места, и Иероним предложил расчленить его на кусочки и распихать где получится. Сказал, что, поскольку пассажиры подписали договоры, по сути, позволявшие Агентству делать с их телами что угодно, вариант «в нарезку» и удобен, и практичен. Смерть перебил его, вскинув ладонь.

— Багажник на крыше, — сказал он.

Он попросил меня приглядывать за салоном, пока они с Иеронимом пристегивают оставшегося мертвеца к багажнику. Я с радостью подчинился: хотя уже давно перевалило за полночь, я тревожился, что меня застукают за упихиванием трупов в машину. Ждал я на пассажирском сиденье — открыл люк в крыше, посмотреть, как работают мои коллеги. Какая-то часть меня не сомневалась, что мною помыкают, что все происходящее — на руку кому-то другому. Обстоятельства слишком уж надуманные: я повстречал Смерть в той точке моего бытия, когда мне был необходим ответ, который может дать лишь он; Смерть выбрал меня себе в помощники, хотя у самого при этом имелся вполне дееспособный подчиненный; Смерть пообещал мне дополнительную награду, когда я не пожелал принять его предложение; я вернулся домой и обнаружил, что меня того и гляди выпрут из квартиры, а когда я объявился в Агентстве, Иеронима освободили от ночной работы. Первые же слова Смерти, когда он сел в машину, подогрели мою паранойю.

— Все так, как должно быть, — сказал он.

Когда был жив, еще ребенком, я побывал с отцом в одной поездке. То было тайное путешествие: я много раз спрашивал, но отец не говорил мне, куда мы едем. Я был взбудоражен и немного напуган, но отцу доверял.

Он повез меня прочь из города по сельским дорогам. Вертлявые серые полосы асфальта с тех пор давно уже слились у меня в сознании, а остался лишь короткий пробег, ведший к приземистому зеленому холму. Отец свернул на склоне и остановил машину у деревянных ворот; за ними был луг, сплошь в ярких желтых цветах. Тогда я не знал, как эти цветы называются, да и сейчас не знаю, но память того мига хранится во мне детской грезой: изумрудное поле, усыпанное золотой пылью, под сонной линялой синью летнего неба.

— Как красиво, — сказал я.

— Да, — отозвался отец. — Все так, как должно быть.

Он выбрался из машины. Я — за ним. У ворот был перелаз: отец подхватил меня и помог перебраться на ту сторону — легко, словно я был мешком пуха. На той стороне, привольный, я не смог удержаться и помчался на луг. Он оказался глубже и темнее, чем подсказывали мне глаза: кое-где изумрудная трава поднималась выше моих колен, крапинки цветов царапали меня колючими стеблями, я спотыкался на незримых рытвинах. Но все равно бежал. Бежал, пока в легких у меня не стало жарко и остро. Бежал, пока ноги не превратились в камни, руки — в якоря, голова — в пушечное ядро, и когда я наконец упал — лег на спину в траве, содрогаясь всем телом, хохоча.

Я закрыл глаза и стал грезить на жаре. А когда вновь открыл их, отец сидел рядом и глазел на просторную плоскую равнину, раскинувшуюся от подножия холма до горизонта. Он сказал:

— Когда мне было как тебе, меня сюда привез мой отец. Мы сняли рубашки и гонялись по всему полю за бабочками. Их тут были десятки, их носило ветерком туда-сюда. У меня не получалось их ловить, я был слишком неуклюжий, а отец поймал одну в рубашку и показал мне. Как маленький обрывок бумаги. Нервное, трепетавшее существо. Я хотел ее себе оставить, а он рассмеялся и выпустил ее. — Отцово лицо сделалось печальным — вразрез с моим восторгом. Мне стало неуютно, я ощутил, что устал. — Странно, — добавил отец с сожалением. — Я все еще по нему скучаю, хотя столько лет прошло.

Полил холодный, упорный дождь.

Смерть воодушевленно помахал Иерониму на прощанье — тот ответил насупленно, — после чего повернул ключ в зажигании. Выжал газ. Через несколько секунд мы уже гнали прочь от Агентства на скорости шестьдесят миль в час, обгоняя на поворотах, проскакивая на красный свет и летя по «лежачим полицейским».

— Прошу прощенья.

Сначала я подумал, что со мной заговорил пластиковый скелетик, висевший на зеркальце заднего вида, а затем осознал, что это один из мертвецов на заднем сиденье. Я обернулся, но у них всех был один и тот же остекленевший взгляд, и все они возбужденно размахивали руками. Мне не хватило смелости потревожить их равновесие — не говоря уже о возможных вопросах к ним.

— Я сказал «прошу прощенья».

Я вновь обернулся. На сей раз заметил, что прямо на меня с полки под задним стеклом смотрит голова без тела. Она пускала слюни и перекатывалась из стороны в сторону, пытаясь привлечь мое внимание. Насколько я мог судить, голова когда-то принадлежала женщине.

— Слушаю, — сказал я.

— Вы мне новое тело нашли? — спросила она.

Я растерялся и промолчал. Голова, не смутившись, продолжила чередой еще более странных реплик, которые я списал на распад мозга.