Анна Веди - Кватро [litres]

Ему на пути еще много раз попадались анты и антиверы, которым он вживил репликант, и все они предъявляли ему претензии, обвиняли и осуждали.

– Я просто хотел воспрепятствовать системе веров как чужеродной. Мы всю жизнь жили семьями, рожали детей. До нас человечество поклонялось различным богам. А эти пришли и все наши многовековые традиции разрушили. Да кто они такие? – пытался оправдываться он. – Мы так жили всегда, и мы не можем жить по-другому.

– Но они же смогли, и веранты сейчас живут счастливо.

– Вы забыли, что они ограничили себя в удовольствиях – в кайфе, в оргазме, в детях, в боге. Мы, как овощи, живем в Венограде и не можем себе позволить ничего из привычных развлечений, потому что нет желания к совокуплению, и алкоголя и травки нет, и других радостей жизни.

– Но они же как-то находят удовольствия и без этого. Ради вечной жизни это можно забыть. Исправляй свою ошибку и сделай нас хотя бы овощами, но чтобы нас не угнетало прошлое и память о нем.

– Вы не понимаете! Вы предаете себя и свои идеалы! Вы отказываетесь от себя и своих желаний.

– Мы сможем найти другие удовольствия.

Федор, конечно, понимал, что ситуация безвыходная. Разве только не сказать себе и не доказать себе, тому, прошлому, чтобы не делал вживление репликантов. Но Федор не хотел этого делать.

Многие встречающиеся на его пересечении анты пытались силой заставить его вернуть все обратно и убрать вживленный нейроскан, но сильный ураган сопротивления сносил их в неизвестность, и они терялись из вида. Так Федор миновал своих подопытных с его репликантом и оказался в своем подростковом возрасте, когда он еще и не помышлял о том, что ему предстоит пережить в будущем. Он подумал, что если часть антиверов потерялась в пространстве вселенной, значит, и ему будет проще возвращаться обратно в Веноград. Правда теперь, когда он практически достиг своего детства, он уже не был так уверен, что вернется обратно. Да и боялся возвращаться. И тот же самый страх не дал ему внести изменения в прошлом. Вдруг будет хуже? Хотя хуже быть уже не могло. Он увидел свою мать, отца, младшего брата. Другие его братья и сестры уже разъехались по своим семьям. Он был предпоследним ребенком, и младше только его брат. Они были очень близки и часто играли вместе. Любили химичить. И вот он увидел сцену, которая повлияла на его жизнь, он постоянно вспоминал ее. Они с братом заперлись в кладовке и соединяли химические вещества, переливая растворы из пробирки в пробирку, как было указано в старом учебнике химии из еще оставшихся от человечества, добытом в библиотеке. Так, удовольствия ради и любопытства. Все это они совершали на глаз и наугад. И сейчас у них получилось соединение, которое выдало едкий дым. Этот дым заполнил всю кладовку, и Федор решил выйти. Когда он вышел, брат остался в кладовке и не выходил.

– Ну, если не хочешь выходить, тогда и сиди там, – и Федор закрыл кладовку снаружи.

Через некоторое время в кладовке что-то упало. А Федор до того испугался, – и самого дыма, и что брата закрыл внутри, – что онемел от страха. Мимо проходил отец и увидел сына, надышавшегося парами едкой смеси. Увидел закрытую кладовку, у которой стоял Федор, и открыл дверь. Там, в обморочном состоянии лежал его младший сын. Его быстро вынесли наружу и стали откачивать. С трудом откачали. А потом так отлупили Федора ремнем, что он запомнил надолго. Федор со слезами наблюдал эту историю. И зачем он так поступил? Ведь он любил брата. Хотя иногда ревновал и завидовал, что младшего брата все любят, и все ему уделяют внимание, и в особенности отец. А Федора всегда называли неудачником и криворуким, а после этого случая еще и убийцей. Вот так он и вышел из семьи с грузом чувства вины, и ходит с ним всю жизнь. Федор заплакал. Слезы горечи и сожаления лились по его щекам, и он не мог остановить этот бурный поток. Как бы он хотел изменить этот день, и не химичить с братом или хотя бы не закрывать его, или сразу вытащить его из кладовки. Очень хотел, но боялся. Он вообще не любил по жизни что-то менять, боялся перемен. Хоть плохо, но пусть так, как есть. Теперь у Федора начался спор с самим собой.

– Не надо менять ничего, вдруг будет хуже, ты же не знаешь, что может произойти в результате твоего вмешательства в прошлое. Что случилось, то случилось. Уже ничего не вернуть, – говорила пугливая, скептическая, консервативная часть Федора.

– Но меня гложет чувство вины, и мне сложно жить с ним. Из-за этого случая на меня поставили клеймо убийцы. И мне жалко брата. Мы тогда просто шутили и играли. На самом деле я не хотел для него ничего плохого.

– Но ты уже все сделал, вот и живи теперь с этим. Сам виноват. Уже ничего не исправить.

– Да почему же? Можно исправить.

– А вдруг хуже будет, и все испортишь вообще.

– Хуже уже быть не может, и так на грани.

– Потеряешь то, что имеешь. Лучше сиди спокойно, само как-нибудь разрулится, кривая вывезет.

– Так она-то вывезет, но куда? Кривая обычно криво и везет. Признай свой страх, что ты просто боишься.

– Ну, допустим, боюсь. Да, я не люблю перемены.

– Ну и дурак. Надо быть капитаном своей жизни и управлять ею, а не плыть по течению, куда прибьет или кривая вывезет. Это путь деградации.

– Сам ты деградация. Ну, может, ты и прав. Но я ничего не могу с собой поделать. Вот такой я, какой есть.

Федор обхватил голову руками. Он готов уже был поплестись дальше с понурой головой. Чувствовал, как его самоуважение упало и самооценка тоже.

– Как можно жить вот таким слабаком? – спрашивал он себя. – Я ничтожество, трусливый шакал. Ведь я могу исправить эту ситуацию и боюсь чего-то. А боюсь, что будет хуже. Но хуже не бывает, – повторял он себе. – Нечего бояться.

Он решительно повернулся назад, к тому моменту, когда они развели раствор и пошел дым, и сделал три выдоха. Теперь он стоял за дверью кладовки, когда они вдвоем там химичат. Он ждал. И вот, маленький Федор вышел наружу и увидел незнакомого дядьку, с криком побежал к маме и, конечно, забыл закрыть кладовку. Федор зашел внутрь и выволок младшего брата, когда тот уже начинал терять сознание от дыма, посадил его в комнате напротив. Закрыл кладовку. Сделал три глубоких вдоха и вернулся в кватро.

– Ух! Вот что я должен был исправить, чтобы не чувствовать свою вину перед братом и не чувствовать себя убийцей, и не ходить с этим ярлыком всю жизнь, – сказал он себе решительно и твердо.

И тут он почувствовал, как в нем что-то изменилось. Тревога и страх, постоянно живущие в нем, ушли, и он почувствовал облегчение, спокойствие и уверенность. Прошлое уже не тянуло его. И он понял, что в прошлое тянет какой-то нехороший поступок, чувство вины. Наверняка в его прошлом есть еще много подобных эпизодов, которые он мог бы исправить.