Курт Воннегут - Завтрак для чемпионов [litres]

Я только что слыхал, как наша официантка – вот этот вертикальный луч света – рассказала историю про своего мужа и одного слабоумного накануне казни в Шепердстауне. Отлично. Пусть пятилетний ребенок истолкует смысл этой встречи. Пусть этот пятилетний художник откинет прочь и слабоумие, и решетки, и ожидающий узника электрический стул, и форму надзирателя, и его револьвер, и всю его телесную оболочку. Что будет самой совершенной картиной, какую мог бы написать пятилетний ребенок? Два неколебимых световых луча.

Восторженная улыбка засияла на диковатом лице Рабо Карабекьяна.

– Граждане Мидлэнд-Сити, низко кланяюсь вам, – сказал он, – вы дали прибежище величайшему произведению искусства.

Ничего этого Двейн Гувер не воспринимал. Он все еще был словно в гипнозе, ушел в себя. Он думал про руку, чертящую знаки на стене, и так далее. У него явно не все были дома. Чердак был не в порядке. Свихнулся он. Да, Двейн Гувер совсем спятил.

Пока моя жизнь обновлялась от слов Рабо Карабекьяна, Килгор Траут, стоя на обочине автострады, глядел через Сахарную речку в ее бетонном ложе на новую гостиницу «Отдых туриста». Мостика через речку не было. Приходилось идти вброд.

И он сел на перила, снял башмаки и носки и закатал брюки до колен. Его голые икры были разузорены варикозными венами и шрамами. Совсем как икры моего отца, когда он стал старым-престарым человеком.

Да, у Килгора Траута были икры моего отца – мой подарок. Я придал ему и ступни моего отца – узкие, длинные, выразительные. Голубоватого цвета. Картинные ноги.

Траут опустил свои живописные ноги в бетонированное ложе, где протекала Сахарная речка. Ноги сразу покрылись прозрачной пластиковой пленкой, плававшей на поверхности Сахарной речки. Когда Траут с удивлением приподнял одну ногу, пластиковая пленка мгновенно высохла на воздухе, обув ногу в некий непромокаемый башмак, отливающий перламутром, Траут шагнул снова – на другой ноге сделалось то же самое.

Эти вещества были отходами завода фирмы «Бэрритрон». Фирма изготовляла новую бомбу для военно-воздушных сил США – новое средство уничтожения личного состава вражеской армии. Бомба разбрасывала пластиковые осколки вместо стальных, потому что пластиковая бомба была дешевле. Кроме того, осколки было невозможно обнаружить в теле раненого врага даже путем рентгеноскопии.

На заводе «Бэрритрон» никто понятия не имел, что их отходы попадают в Сахарную речку. Эта фирма заключила контракт со строительной фирмой «Братья Маритимо», которой заправляла шайка гангстеров, чтоб те построили им очистительную установку для отходов. Фирма знала, что строительной компанией заправляют гангстеры. Все об этом знали. Однако «Братья Маритимо» были лучшими строителями в городе. Они, например, выстроили дом для Двейна Гувера – очень прочный, хороший дом.

Но вдруг они делали что-нибудь невообразимо преступное. Примером мог служить очистительный комплекс фирмы «Бэрритрон». Он обошелся фирме очень дорого, и машины казались очень сложными и как будто работали. На самом же деле там вместо новых машин было как попало наворочено всякое старье, а под ним скрыты наворованные где-то канализационные трубы, ведущие от завода «Бэрритрон» прямехонько в Сахарную речку.

Владельцы «Бэрритрона» были бы совершенно подавлены, узнай они, как их фирма отравляет воду. За все время своего существования они только и делали, что старались быть образцом и примером высшей гражданской порядочности, гражданских доблестей и служения обществу, чего бы им это ни стоило.

Килгор Траут пересек Сахарную речку на ногах моего отца, и эти конечности с каждым шагом становились все больше похожи на перламутр. Траут нес свои вещи и башмаки на голове, хотя вода еле-еле доходила ему до колен.

Он знал, как нелепо он выглядит. Он ожидал, что его встретят отвратительно, он мечтал вконец смутить всех участников фестиваля. Он ехал сюда издалека в самом мазохистском настроении. Он хотел, чтобы с ним обошлись, как с тараканом.

Если рассматривать его как машину, то он был в сложном, печальном и смехотворном положении. Но священная его сердцевина – его сознание – так и оставалась неколебимым лучом света.

И эта книга пишется машиной из плоти и крови в содружестве с машинкой из металла и пластика. Кстати, пластик этот – близкий родственник той гадости, которая засоряла Сахарную речку. А в сердцевине пишущей машины из плоти и крови сокрыто нечто священное – неколебимый луч света.

В сердцевине каждого, кто читает эту книгу, – тот же неколебимый луч света.

Только что прозвенел звонок в моей нью-йоркской квартире. И я знаю, что будет стоять на пороге, когда открою двери: неколебимый луч света.

Дай Бог здоровья Рабо Карабекьяну!

Слушайте: Килгор Траут выбрался из речки на асфальтовый пустырь – там была стоянка машин. План у него был такой – войти в холл гостиницы босиком и чтобы от его мокрых ног остались вот такие следы:

Траут придумал так: кто-то возмутится, что его босые ноги оставляют следы на ковре. И тогда он сможет с величественным видом возразить: «Собственно говоря, что вас так возмущает? Я просто пользуюсь первопечатным станком. Вы читаете броское, всем понятное заявление: “Вот он – я! Вот!”»

Но оказалось, что Траут не стал шагающим печатным станком. Его ноги никаких следов на ковре не оставляли, потому что они были облеплены высохшей пластмассой. Вот какой была структура пластмассовой молекулы:

Молекула эта бесконечно делилась, образуя совершенно непроницаемую, плотную пленку.

Эта молекула и была тем чудовищем, которое двойняшки, сводные братья Двейна – Лайл и Кайл, – пытались атаковать своими автоматами. Из этих молекул состояло то вещество, которое испакостило пещеру Святого чуда.

Человека, который научил меня, как написать формулу молекулы пластмассы, зовут профессор Уолтер Г. Стокмайер из Дармутского колледжа. Он специалист в области физической химии, мой друг и очень занятный человек. Я его не выдумал. Я и сам хотел бы стать профессором Стокмайером. Он блестящий пианист. Он изумительно бегает на лыжах.

И когда он начертал эту четкую формулу, он отметил те места, где все будет повторяться бесконечно, и отметил так же, как я всегда отмечаю бесконечные повторения.

Как мне кажется, самым подходящим концом любого рассказа о людях, если принять во внимание, что теперь жизнь есть полимер, в который туго запеленута наша Земля, было бы то самое сокращение, которое я сейчас изображу крупно, – мне оно очень нравится: