Дэвид Митчелл - Костяные часы

За ними мы как за Великой китайской стеной.

Ровно в три пополудни я с коляской стою у школьных ворот. Вот так же я когда-то забирала Ифу из детских садов и школ в Северном Лондоне и в Рае. Основной темой для разговоров у школы служит только что полученный в кооперативе жалкий паек; каждому жителю, вне зависимости от возраста, достается четыреста граммов овсяных хлопьев с шелухой и соломой, двести граммов коричневого риса, двести граммов чечевицы, по пятьдесят граммов сахара и соли, десять пакетиков чая «Дракон», половинка маленького бруска мыла из демилитаризованной зоны, упаковка корейского стирального порошка, уже два года как просроченного, пузырек йода с надписью на кириллице и, как ни странно, ластик «Хелло, Китти!» с запахом кока-колы. То, что не используют, станет разменной монетой на будущих пятничных рынках. Сегодняшний паек, пожалуй, самый убогий за последние шесть лет, с тех самых пор, как в неурожайном 2039 году ввели систему распределения.

– Да, это позор, – оправдывается Мартин перед возмущенными односельчанами, – но я всего лишь мэр, а не волшебник. Я до посинения шлю запросы в Оплот Корка, а мне не отвечают. Оплот – это вам не демократия: в первую очередь они заботятся о себе и подчиняются только приказам из Дублина.

Мартина спасает школьный звонок. Дети гурьбой высыпают на крыльцо, я встречаю своих, и мы втроем уходим по главной дороге, ведущей из Килкрэннога к нашему дому. Лорелея и Рафик по очереди нюхают дурацкий ластик. И если у Лорелеи запах пробуждает какие-то ранние воспоминания счастливого детства, то Рафик еще слишком мал, вкуса кока-колы не знает, а потому спрашивает:

– А что такое кока-кола? Это фрукт, овощ или трава?

Дом Мюриэл Бойс – последний в деревне и стоит в самом конце улицы, несколько на отшибе. Это нелепый массивный особняк с тюлевыми занавесочками на окнах и зимним садом, разумеется превращенным в парник. У Мюриэл четверо здоровенных задиристых сыновей, трое уже обзавелись семьями и живут в трех домах по соседству, а невестки Мюриэл тоже рожают только мальчишек, так что этот конец деревни носит название «квартал Бойсов». Помнится, Эд говорил, что для афганцев чем больше сыновей в семье, тем больше власти и могущества. Судя по всему, Помрачение приведет нас к тому же. Над дверями и окнами домов в квартале Бойсов красуются кресты. Мюриэл Бойс всегда отличалась истовой набожностью и в былые времена организовывала паломничества в Лурд, но после того, как два года назад Господь призвал к себе ее мужа – аппендицит, – ее вера отрастила клыки фанатизма, а безутешная вдова отгородилась от мирской суеты высоченной зеленой изгородью, которая, впрочем, нисколько не мешает ей видеть все, что творится вокруг. Мы проходим мимо дома, и вдруг Мюриэл меня окликает. Мы останавливаемся, оборачиваемся. Она стоит у садовой калитки, одетая как монашка, а рядом переминается четвертый сын, двадцатилетний увалень Донал в шортах и майке-«алкоголичке».

– Чудесный сегодня денек, правда, Холли? А ты, Лорелея, повзрослела и похорошела. Здравствуй, Рафик. И ты подрос. В каком ты уже классе?

– В четвертом, – с опаской отвечает Рафик. – Здравствуйте.

– Чудесный денек, Лолли, – говорит Донал Бойс.

Она кивает и отводит глаза.

– Я слыхала, что к вам в курятник лиса забралась, – говорит Мюриэл Бойс.

– Правильно слыхала. Забралась, – отвечаю я.

– Ах, какая жалость! – сокрушается она. – Много кур передушила?

– Четырех.

– Четырех? Вот как… – Она качает головой. – Небось самых лучших несушек.

– Да не то чтобы… – Я пожимаю плечами; мне не терпится поскорее вернуться домой. – Ничего страшного. Яиц хватает.

– И ваш пес лису задрал?

– Да. – Мне хочется, чтобы она наконец-то попросила меня отдать за нее свой голос, и тогда я отделалась бы смутным обещанием и мы бы расстались. – А вы решили баллотироваться на мэра?

– Ну, я, вообще-то, не собиралась, но Господь сподвиг, а я не приучена противиться Божьей воле. Люди, конечно, вольны голосовать, как им вздумается, я никого принуждать не буду. – «Ну да, этим отец Брейди займется», – думаю я; Мюриэл отмахивается от мухи. – Нет, Холли, я о другом пекусь. – Она улыбается Лорелее и Рафику. – О ваших малышах.

Дети недоуменно смотрят на нее.

– Но я ничего такого не делал! – говорит Рафик.

– Тебя никто ни в чем не обвиняет. – Мюриэл Бойс переводит взгляд на меня. – Холли, вы и вправду не хотите, чтобы отец Брейди донес до ваших крошек Слово Господне?

– Это вы об уроках Закона Божьего?

– Да, я имею в виду изучение Библии с отцом Брейди.

– Мы отказались, потому что религиозное обучение – дело сугубо личное.

Мюриэл Бойс смотрит вдаль, на бухту Дунманус, и вздыхает:

– Весь приход восхищался, когда вы, если так можно выразиться, засучив рукава взялись за воспитание малюток, доверенных Господом вашему попечению. Хотя один вам даже не родной! Вас никто бы не укорил…

– При чем тут родной или не родной! – с раздражением говорю я. – Я забочусь о Рафике не потому, что Господь мне его доверил, и не ради того, чтобы мной восхищался весь приход. Я поступила так потому, что считала это единственно правильным.

Мюриэл Бойс с горестной улыбкой взирает на меня:

– Вот поэтому сейчас весь приход так разочарован, ибо вы склоняетесь на сторону Диавола и пренебрегаете духовными нуждами этих детей. Всевышний скорбит. Ваш ангел-хранитель обливается горючими слезами. В наши безбожные времена молодежь нуждается в молитве больше, чем когда-либо. А вы лишаете их пищи духовной, аки яств земных.

Лорелея и Рафик озираются по сторонам, но, естественно, никого не видят.

– А мне ваши ангелы хорошо видны, дети. – Мюриэл Бойс остекленевшим взглядом пророчицы смотрит куда-то вдаль, поверх наших голов. – Твой ангел, Лорелея, будто сестра твоя, только золотоволосая, а у Рафика ангел – прекрасный юноша, из арапов, конечно, но и один из волхвов таким был. И все трое печальны. Синеглазый ангел-хранитель вашей бабушки стонет и рыдает навзрыд, да так, что сердце разрывается. Он умоляет…

– Прекратите, Мюриэл! Ну сколько можно, бога ради!

– Вот-вот, Бога ради, ради Господа нашего Иисуса Христа, я…

– Нет, нет, нет и нет. Во-первых, вы – это еще далеко не весь приход. Во-вторых, ангелы из ваших видений слишком часто выражают мнение самой Мюриэл Бойс, что как-то не внушает особого доверия. В-третьих, родители Лорелеи не ходили в церковь, а мать Рафика была мусульманкой, так что я, будучи опекуном этих детей, всегда стараюсь уважать желания их родителей. И на этом разговор окончен. Всего хорошего, Мюриэл.

Пальцы Мюриэл Бойс, будто когти, цепляются за прутья садовой калитки.

– Много было таких, что называли себя атеистами, когда Сатана соблазнял их богатством, абортами, наукой и кабельным телевидением, а теперь они раскаялись, когда поняли, к чему это привело! – Одной рукой она наставляет на меня нагрудный крест, будто надеется, что он заставит меня смириться. – Но Господь милостив, Он прощает грешников, которые молят Его о прощении. Отец Брейди готов навестить вас и побеседовать с вами в домашней обстановке. И у нас тут церкви, хвала Всевышнему, а не какие-нибудь нечестивые мечети.