Дэвид Митчелл - Костяные часы

Я не знал, что и сказать. Мы проехали мимо переполненного интернет-кафе, где мальчишки с отсутствующими лицами сидели над игровыми приставками, а на экранах американские морпехи стреляли в инсургентов ближневосточного типа среди разрушенных домов и улиц, похожих на улицы Багдада или Фаллуджи. В игровом меню отсутствовала опция быть инсургентом и стрелять в морпехов.

Насер швырнул в окошко окурок и сказал:

– Ирак. Разрушили.

Кажется, я слегка пьян. Холли стоит у серебряной чаши для пунша, окруженная без умолку болтающими женщинами, как поясом астероидов. Уэбберы, Сайксы, Коркораны из Корка и прочие, и прочие… Кто все эти люди? Прохожу мимо столика, за которым Дейв играет с Ифой в «Четыре в ряд» и старательно, трагически проигрывает. Я никогда с Ифой так не играю. Она хихикает, когда дед в отчаянии сжимает виски́ и стонет: «Нет! Не может быть, чтобы ты снова выиграла! Я же в этой игре чемпион!» Зря я так холодно ответил на ледяное обращение Холли; надо бы восстановить мир и протянуть ей оливковую ветвь. А если она отхлещет меня этой ветвью по лицу, то станет ясно, кто из нас бодливая корова, а кто занимает позицию морального превосходства. От женщины, которая официально считается моей «гражданской женой», меня отделяют всего три тесные группки нарядно разодетых гостей, но путь к ней преграждает Полин Уэббер, выталкивая вперед какого-то долговязого юнца с нездоровой бледной кожей, одетого, как участник юношеского бильярдного турнира: лиловая шелковая рубашка и жилет того же оттенка.

– Эд, Эд, Эд! – квохчет Полин. – Наконец-то я вас нашла! Вот, это Сеймур, я вам о нем рассказывала. Сеймур, это Эд Брубек, самый настоящий живой корреспондент. – (Сеймур сверкает зубами в брекетах. Его костлявое рукопожатие напоминает цепкий захват игрового автомата «кран»; Полин улыбается, как довольная сваха.) – Ох, я б сейчас кого-нибудь в сердце штопором пырнула, лишь бы заполучить камеру и вас сфотографировать! – К счастью, фотографа она не подзывает.

Рукопожатие Сеймура превосходит все дозволенные пределы. На лбу юнца горит созвездие воспаленных прыщей, похожее на приплюснутую Кассиопею, и пьяное ощущение, что мне уже чудилась подобная сцена, сменяется ощущением, что мне просто чудится ощущение того, что она мне пригрезилась.

– Я большой поклонник вашего творчества, мистер Брубек.

– Ах даже так?

Судя по всему, юнец мечтает стать репортером, соблазненный баснями об отчаянной доблести и о сексе с датскими фотожурналистками в каких-то-там-станах.

– Вы обещали поделиться своими секретами, – говорит Полин Уэббер.

Правда, что ли?

– Какими секретами я обещал поделиться, Полин?

– Не лукавьте! – Она треплет бутоньерку у меня в петлице. – Вам от меня не отвертеться, мы с вами теперь одна семья.

Мне нужно поскорее добраться к Холли.

– Итак, Сеймур, что вы хотите узнать?

Сеймур смотрит на меня жутким взглядом чревовещателя с кривой улыбкой на губах; голос Полин Уэббер перекрывает гул толпы:

– Что делает великого журналиста великим?

Мне нужно обезболивающее, свет и свежий воздух.

– Как говорил мой наставник, журналист должен обладать крысиной хитростью, располагающими к себе манерами и некоторыми литературными способностями. Устраивает?

– А как стать великим? – допытывается Полин Уэббер.

– Великим? Ну, чтобы стать великим, необходимо качество, которое Наполеон более всего ценил в своих генералах: удача. Будьте в Кабуле в день его взятия. На Манхэттене одиннадцатого сентября. В Париже в ту ночь, когда шофер принцессы Дианы допустил фатальный промах. – Я вздрагиваю, когда от взрыва осыпаются оконные стекла, но нет, это произошло десять дней назад, а не сейчас. – Журналист женат на новостях, Сеймур. А хроника новостей – жена капризная, жестокая и ревнивая. Она постоянно требует, чтобы ты следовал за ней туда, где жизнь практически обесценена; но и там эта особа задерживается всего на пару дней, а потом уносится еще куда-нибудь. Ты сам, твоя безопасность, твоя семья – все это для нее не значит ровным счетом ни-че-го… – Я произношу это слово раздельно и четко, будто выдуваю колечко дыма. – Ты убеждаешь себя, что со временем привыкнешь и выработаешь некий образ действий, который позволит тебе быть и хорошим журналистом, и хорошим человеком, но нет. Это несовместимо. Потому что тебя заставляют привыкнуть к таким вещам, к которым способны привыкнуть только врачи и солдаты, но если врачей объявляют святыми, а солдатам ставят памятники, то ты, Сеймур, будучи журналистом, заработаешь только вшей, обморожения, понос, малярию и отдых в тюремной камере. К тебе будут относиться как к паразиту и требовать подробных отчетов по командировочным расходам. Если хочешь счастливой жизни, Сеймур, то займись чем-нибудь другим. Вдобавок журналистика – вымирающая профессия. – Выпалив все это, я проталкиваюсь мимо них к чаше с пуншем…

…но Холли там уже нет. В кармане вибрирует телефон. Эсэмэска от Олив Сан. Я быстро читаю текст:

Привет Эд, как свадьба? Дюфресне согласен на интервью в четв 22. Слетаешь на могильник в среду 21? Тетка Доул Фрутс заберет тебя из гостиницы. Ответь незамедлительно. До связи. ОС.

Первая мысль: «Сработало!» Имея полные основания полагать, что все коммуникации «Подзорной трубы» перлюстрируются соответствующими властями, Олив Сан шлет эсэмэски шифром: Дюфресне – имя персонажа в «Побеге из Шоушенка», псевдоним, данный нашему главному палестинскому специалисту по туннелям на границе сектора Газа и Египта; «могильник» – Каир; «Доул фрутс» – «Хезболла», а «тетка» – посредник. На первый взгляд это как раз в духе бондианы, которой, по мнению юнцов вроде Сеймура, является жизнь журналистов; вот только ничего бондианского нет и в помине, если тебя задерживают агенты египетской службы безопасности и трое суток держат в бункере в центре Каира, пока туда наконец не явится усталый следователь и не начнет выяснять, как и зачем ты там оказался. Идею я подкинул Олив еще прошлой осенью, и, похоже, она задействовала все свои связи, чтобы это реализовать. Пресловутый Дюфресне – если, конечно, это один человек, а не десять – обладает мифическим статусом в Египте, в секторе Газа и в Иордании. Интервью с ним стало бы настоящей сенсацией и десятикратно повысило бы престиж нашего журнала в арабском мире. Блокады и санкции не приносят особых новостей: о них мало что можно сказать, а уж смотреть и вовсе не на что. Кому какое дело, что Израиль запретил импорт порошкового молока в сектор Газа? А вот истории о туннелях под тюремными стенами – совсем другое дело. Это что-то вроде «Побега из Кольдица» или «Графа Монте-Кристо». Такую хрень читатели готовы хлебать ложками. Я собираюсь согласиться на предложение Олив, но внезапно вспоминаю, что в следующую среду в семь часов вечера мисс Ифа Брубек выступит в роли Трусливого Льва в спектакле «Волшебник страны Оз» на сцене актового зала церковно-приходской начальной школы Святого Иуды, и подразумевается, что присутствие папочки обязательно.