Дэвид Митчелл - Костяные часы

– Я так рада наконец-то встретиться с тобой лицом к лицу, Эд. Давно уже было пора.

– Простите, что я ни разу не навещал вас с Холли и Ифой. Просто…

– Ну да, работа такая. Работа. Про войны писать. Я по возможности читаю твои репортажи. Холли присылает вырезки из «Подзорной трубы». А скажи, твой отец тоже был журналистом? Это у тебя наследственное?

– Не совсем. Отец был… чем-то вроде бизнесмена.

– Правда, что ли? И каким же бизнесом он занимался?

Что ж, ей можно и рассказать.

– Начинал с краж, а потом перешел к мошенничеству и разбойным грабежам. Умер от инфаркта в тюремном спортзале.

– Ох, прости любопытную старуху!

– Нечего тут прощать. – (Какие-то дети пробегают мимо нашего стола.) – В Грейвзенде меня воспитывала мама, наставляла на путь истинный. Денег было маловато, но мы перебивались, нам дядя Норм помогал… Хорошая у меня была мама, – смущенно говорю я. – Господи, можно подумать, что я вам тут пересказываю «Оливера Твиста». К счастью, мама успела с Ифой понянчиться. И это замечательно. У меня даже их фотография есть. – (Из дальнего конца зала, где играет оркестр, слышны веселые крики и аплодисменты.) – Ого, как Дейв с Кэт отплясывают!

Родители Холли танцуют под «La Bamba», мне так не суметь.

– Шерон говорила, что они собирались брать уроки танцев.

Мне стыдно признаться, что я об этом не подозревал.

– Да, Холли тоже как-то об этом упоминала.

– Я знаю, что ты очень занят, Эд, но вы всей семьей обязательно должны этим летом приехать на Шипсхед. Мои курочки потеснятся, так что местечко в курятнике вам найдется. Ифе у меня очень нравится. В Даррусе можно на лошадках покататься или устроить пикник у маяка, что на самом дальнем конце мыса.

Мне очень хочется погостить у Эйлиш, но если я соглашусь на предложение Олив, то все лето проведу в Ираке.

– Если получится, то мы непременно приедем. Холли ваш дом нарисовала. И эту картину первым делом бы из огня вытащила, если бы ее дом загорелся. В смысле, наш дом.

Эйлиш выпячивает старческие губы, сморщенные, как чернослив:

– А знаешь, я помню тот день, когда она его нарисовала. Кэт тогда поехала в Корк навестить Донала, а Холли на несколько дней оставила у меня. В восемьдесят пятом это было. Они тогда все так горевали… ну, да ты и сам знаешь. Из-за Джеко.

Я киваю, глотаю ледяной джин, чувствую, как немеют десны.

– Им всегда очень тяжело, когда родственники вместе собираются. Теперь Джеко был бы совсем взрослым. Вы с ним в Грейвзенде не встречались?

– Нет. Но я много о нем слышал. О нем разное говорили, называли фриком или гением… Ну, дети всегда так. Мы с Холли учились в одном классе, но когда мы с ней подружились, Джеко уже… В общем, все это уже случилось. – Странно представить, но после стольких дней, гор, войн, срочных репортажей, пива, налетанных миль, книг, фильмов, упаковок лапши «Пот нудл» и смертей… мне ясно помнится, как я мчался на велике через весь остров Шеппи к ферме Гэбриела Харти. И как спросил у Холли: «А Джеко тоже здесь?», и как по ее лицу понял, что его там нет. – А вы хорошо знали Джеко, Эйлиш?

Старуха протяжно вздыхает:

– Кэт привозила его ко мне, когда ему было лет пять. Хорошенький мальчонка, но не из тех, что запоминаются. А спустя полтора года мы снова увиделись. Уже после того, как он переболел менингитом. – Она отпивает глоток «Драмбуи», поджимает губы. – В былые времена его объявили бы подменышем, но современная психиатрия не пользуется подобной терминологией. К шести годам Джеко стал… не таким, как все.

– В каком смысле «не таким»?

– Он очень многое понимал – о нашем мире, о людях, обо всем… Много такого, чего дети просто не знают… не могут… не должны знать. Нет, он этим не хвастался. Как раз наоборот. Джеко скрывал свой ум, но… – Эйлиш отводит глаза. – Тем, кому он доверял, иногда доводилось увидеть его настоящего. Я тогда работала библиотекарем в Бантри и перед приездом Джеко взяла для него книжку Энид Блайтон, «Далекое волшебное дерево», потому что Кэт говорила, что он читает чуть ли не больше, чем Шерон. Книгу Джеко прочел за один присест, но не сказал, понравилось ему или нет. Так что мне пришлось самой у него спросить. «Тетя, тебе честно сказать?» – поинтересовался он. Я ответила, что, мол, его нечестное мнение мне ни к чему. А он и заявляет: «Видишь ли, по-моему, эта книга чересчур инфантильна». Шесть лет от роду, а употребляет такие слова, как «инфантильный»! На следующий день я взяла Джеко с собой на работу, и он – ей-богу, не вру! – снял с полки «В ожидании Годо» Беккета! Поначалу я думала, что Джеко просто жаждет внимания, хочет удивить взрослых. Но во время обеденного перерыва, когда мы с ним устроились на берегу, у лодок, и приступили к сэндвичам, я спросила, понравился ли ему Сэмюэл Беккет… – Эйлиш делает глоток «Драмбуи», – и внезапно к нашему пикнику присоединились Спиноза и Кант! Я попыталась его прищучить и прямо спросила: «Джеко, откуда ты все это знаешь?», а он ответил: «Наверное, в автобусе услышал, тетя. Мне ведь всего шесть лет». – Эйлиш легонько покачивает рюмку с ликером. – Кэт и Дейв водили его к врачам, но поскольку никакой болезни у Джеко не обнаружили, то и волноваться было не из-за чего.

– Холли всегда говорила, что менингит как-то странно подействовал на его мозг. У Джеко ума словно бы прибавилось.

– Да, ведь не зря же говорят, что неврология – это последний рубеж.

– Значит, сами вы не разделяете эту теорию?

Эйлиш с заминкой произносит:

– После болезни изменился не мозг Джеко. Изменилась его душа.

Я серьезно гляжу на нее:

– Но если его душа стала другой, то был ли он по-прежнему…

– Нет. Он уже не был Джеко. Во всяком случае, он был не тем Джеко, который приезжал ко мне пятилетним. В шесть лет Джеко стал… кем-то другим.

По лицам восьмидесятилетних стариков трудно что-нибудь понять: их кожу покрывают морщины, а глаза становятся птичьими, так что выражения не разберешь. Оркестр, уступая уговорам многочисленной родни из Корка, начинает играть «The Irish Rover» [68] «Ирландский бродяга» ( англ .). .

– И об этом вы предпочитаете не распространяться?

– Да, конечно. Слышать такое больно и обидно, да и звучит оно безумно. Я говорила об этом лишь с одним человеком – с самим Джеко. Через несколько дней после истории с Беккетом налетел шторм, и когда на следующее утро мы с Джеко собирали водоросли на берегу залива рядом с моим садом, я без обиняков спросила: «Джеко, ты кто?» А он ответил: «Я гость, прибывший с добрыми намерениями, Эйлиш». Вот так-то. У меня не хватило смелости выяснять, где же тогда Джеко, только он будто подслушал мои мысли и сказал, что Джеко не мог остаться, но все воспоминания Джеко – в целости и сохранности. Это был самый странный разговор в моей жизни, хоть у меня их было немало.