Дэвид Митчелл - Костяные часы

В зале меркнет свет, на сцене вспыхивают софиты, и зрители умолкают. Телегеничное лицо Мейв Мунро сияет; по павильону разносится напевный оркнейский говорок:

– Добрый вечер! Я – Мейв Мунро, и мы ведем прямую трансляцию с литературного фестиваля в Хей-он-Уай две тысячи пятнадцатого года. После того как Криспин Херши еще студентом опубликовал свой дебютный роман «Ванда маслом», читатели по достоинству оценили появление истинного мастера стиля, с лазерной точностью описывающего нашу эпоху. Увы, самая желанная награда, Приз Бриттана, от него все еще возмутительным образом ускользает, но многие верят, что в две тысячи пятнадцатом году это наконец-то изменится. Однако, не мудрствуя лукаво, давайте послушаем в исполнении автора отрывок из нового, первого за пять лет, романа «Эхо должно умереть». Итак, поприветствуем Криспина Херши и наших замечательных спонсоров, банк «Будущее сегодня»!

Гром аплодисментов. Выхожу на сцену, подхожу к трибуне. Зал полон. Еще бы, ведь мое выступление проходит не в шестисотместном павильоне, спонсированном компанией «Пауэр-ген», а в «более камерной» обстановке. Редактор Оливер сидит в первом ряду, с Гиеной Хэлом и его новым клиентом, юным американским дарованием Ником Гриком. Дожидаюсь тишины. Дождь барабанит по полотняной крыше. Обычно литераторы благодарят слушателей за то, что ненастье не помешало им прийти на выступление любимого писателя, но Криспин Херши, привыкший держать читателей в ежовых рукавицах, открывает «Эхо должно умереть» на самой первой странице.

Я откашливаюсь:

– Что ж, приступим…

…завершив последнюю строку, возвращаюсь на свое место. Да, стрелка шумомера на высокой отметке: недурственно для группы столичных пенсионеров, любителей кустарных сластей и экологически чистого сидра. Они реготали, когда Тревора Апворда, главного героя моего романа, примотали изолентой к крыше вагона «Евростар»; поеживались, когда Титус Хёрт обнаружил отрубленный палец в корнуэльском пирожке; и одобрительно гудели в такт на заключительном эпизоде в кембриджском пабе – при чтении вслух он расцветает оденовскими рифмами. Мейв Мунро смотрит на меня с радостным выражением, мол, все прошло отлично, и я гримасничаю в ответ: «А иначе и не бывает». Детство Криспина Херши прошло в театральной среде, и отцовская привычка нещадно высмеивать нас с братом за просторечие и нечеткую дикцию себя вполне оправдывает. Как говорится в моих мемуарах, последними словами отца были: «Да не „чего“, макаки вы этакие, а „что“…»

– Итак, прежде чем мы перейдем к вопросам зала, – обращается к присутствующим Мейв Мунро, – позвольте мне кое о чем спросить нашего автора, а потом микрофон будет предоставлен всем желающим. Криспин, в прошлую пятницу в телепрограмме «Ньюснайт ревью» известный литературный критик Афра Бут назвала роман «Эхо должно умереть» «типичным творением мужчины в кризисе среднего возраста». Что вы на это скажете?

– Скажу, что это совершенно справедливое мнение, – я неторопливо отпиваю воду из стакана, – для тех, кто, как Афра в туалете гримерной за минуту до выхода в эфир, ознакомился с издательской аннотацией на спинке.

Мейв Мунро натянуто улыбается – они с Афрой Бут часто шушукаются и обмениваются сплетнями за коктейлями в клубе «Омела».

– Что ж… А вот Ричард Чизмен в своей не слишком благосклонной рецензии…

– Ну какое же крещение без проклятья завистливой злобной феечки?

Смех; охи, ахи; срочные переговоры в «Твиттере». Газета «Телеграф» сообщит об этом инциденте в новостях литературы и искусства; Ричард Чизмен и его борцы за права геев вручат мне премию «Ханжа года»; Гиена Хэл уже представляет себе общественный резонанс и то, как подскочат продажи моего нового романа, а юный Ник Грик недоуменно моргает. Американские писатели относятся друг другу с огромной теплотой, собираются на вечеринки в своих бруклинских лофтах и пишут друг другу хвалебные рекомендации для получения профессорских постов в университетах.

– Давайте продолжим, – звонкие переливы голоса Мейв Мунро звучат глуше, жестче, – раз уж мы забежали вперед.

– И куда же это вы забежали, Мейв?

Фальшивая улыбка.

– Главный герой книги «Эхо должно умереть» – писатель, как и вы, однако же в ваших мемуарах «Продолжение следует» вы клеймите романы о романистах, называя их «инцестуальными». А как же Тревор Апворд? Вы радикально сменили курс или находите инцест привлекательным?

Я откидываюсь на спинку стула, улыбаюсь, жду, пока стихнет хихиканье поклонников ведущей.

– Что вы, Мейв, я ни в коем случае не осмелюсь вести дискуссии об инцесте с уроженцами Оркнейских островов; а что касается смены курса, то, по моему глубокому убеждению, автор, придерживающийся единственной выбранной точки зрения, обречен писать один и тот же роман ad infinitum [71] До бесконечности ( лат .). . Или преподавать так называемый курс писательского мастерства в каком-нибудь колледже для избранных на севере штата Нью-Йорк.

– И все же, – с видом оскорбленной невинности продолжает Мейв Мунро, – политиков, постоянно меняющих свою позицию, называют оппортунистами.

– Фредерик де Клерк перестал считать Нельсона Манделу террористом, – вворачиваю я. – Джерри Адамс и Иэн Пейсли пересмотрели свои взгляды на ситуацию в Ольстере. Так что я предлагаю прислушаться к оппортунистам.

– Тогда позвольте спросить вас вот о чем. Является ли Тревор Апворд, персонаж с весьма гибкими моральными убеждениями, копией своего творца?

– Тревор Апворд – мудак и женоненавистник, и на последних страницах романа ему достается по заслугам. Совершенно невозможно, дражайшая Мейв, чтобы такой гнуснейший тип, как Тревор Апворд… – я с притворным смущением улыбаюсь, – хоть чем-то походил на Криспина Херши.

В туманных сумерках проступают растушеванные леса и холмы Херефордшира. Влажный воздух касается моего чела, как теплая салфетка в салоне бизнес-класса. Фестивальный эльф, рекламная дева, редактор Оливер и я шествуем по дощатым мосткам на раскисшей земле, мимо ларьков, торгующих кексами без глютена, солнечными батареями, натуральными губками, фарфоровыми русалками, «настроенными на вашу ци» китайскими колокольчиками, биодеградируемыми судками зеленого карри без БАД и ГМО, электронными читалками и гавайскими лоскутными покрывалами ручной работы. На лице Херши – привычная презрительная гримаса, лучшая защита от нежелательного общения, но в душе ликует тоненький голосок: «Тебя помнят! Тебя сразу узнают! Ты снова здесь, ты никуда не пропадал…» Подходим к книжной палатке, где мне предстоит подписывать книги, и вчетвером изумленно застываем.

– Черт побери, Криспин! – Издатель Оливер хлопает меня по плечу.