Дэвид Митчелл - Костяные часы

Фестивальный эльф заявляет:

– Даже Тони Блэр не собирает такую толпу!

– Ура-ура! – пищит рекламная дева.

Фестивальные охранники превращают бурное море поклонников в некое подобие змеящейся очереди верных почитателей Криспина Херши. Взгляни на мои деянья, Ричард Чизмен, и дрожи… К выходным «Эхо должно умереть» разойдется дополнительным тиражом, а в имение Херши устремится баллистическая ракета, под завязку заряженная деньгами! Я с победоносным видом сажусь за столик, одним махом выпиваю бокал белого вина, поданный фестивальным эльфом, снимаю колпачок с перманентного маркера «Шарпи»…

…и только тут понимаю, что все эти люди здесь вовсе не ради меня, черт возьми, а ради женщины за соседним столиком, шагах в десяти от моего. В очереди ко мне человек пятнадцать. Или десять. Дряхлые замухрышки, а не аппетитные пышки. Издатель Оливер бледнеет, как ощипанный дохлый индюк, а я гневно гляжу на рекламную деву, ожидая объяснений.

– Это Холли Сайкс, – говорит она.

На лицо Оливера возвращается румянец.

– Холли Сайкс? О господи!

Я рычу:

– Ну и что это за голозайка-голозадка?

– Холли Сайкс, – лепечет рекламная дева, раздавленная тяжестью моего сарказма, – это автор парапсихологической автобиографии «Радиолюди». На реалити-шоу «Я – знаменитость… Заберите меня отсюда!» известную художницу Пруденс Хансон застали за чтением этой книги, и продажи взлетели до космических высот. Организаторы фестиваля в Хей-он-Уай все-таки уговорили ее приехать, и все билеты на места в павильоне, спонсируемом банком «Будущее сегодня», были раскуплены за сорок минут.

– Я очень рад за наш «интеллектуальный Вудсток»!

Оценивающе разглядываю эту Сайкс: худощавая, серьезная, с морщинками; лет за сорок, черноволосая, с проседью. К поклонникам она неизменно добра, для каждого находит дружеское слово – сразу видно, что раздавать автографы ей в новинку. Или во мне говорит зависть? Нет. Искренне верить в существование сверхъестественного может только полный идиот, а на подобные выдумки способен лишь шарлатан. Чему тут завидовать?

Рекламная дева спрашивает, готов ли я подписывать книги. Я киваю. Фестивальный эльф спрашивает, не принести ли мне еще бокал вина.

– Нет, спасибо, – отвечаю я; мое пребывание здесь обещает быть недолгим.

К столу подходит мой первый почитатель. У него зубы цвета карамели и измятый коричневый костюм, унаследованный от покойного отца.

– Я ваш самый-самый-самый большой поклонник, мистер Херши, и моя покойная матушка…

Убиться можно.

– Джин с тоником, – говорю я фестивальному эльфу. – Джина побольше, тоника поменьше.

Последняя почитательница, эдакая ковентрийская Волумния, излагает мне мнение тамошнего клуба книголюбов о «Рыжей обезьяне», которая «в общем всем понравилась», но частое употребление прилагательных «дерьмовый» и «долбаный» их несколько напрягает. Любезный читатель, Херши и здесь не тушуется:

– Так зачем же ваш дерьмовый клуб выбрал для обсуждения именно эту долбаную книгу?

Три букиниста требуют, чтобы я подписал целую стопку первого издания «Сушеных эмбрионов», что, разумеется, увеличит цену каждого экземпляра фунтов на пятьсот.

Я спрашиваю:

– А зачем это мне?

Один из букинистов заводит душещипательный рассказ о том, как они ехали «аж из самого Эксетера, дружище, вот только ради этого, тебе ж ничего не стоит туточки подписать, а?», на что я предлагаю немедленно выплатить мне пятьдесят процентов от новой цены. Дружище. Он тут же испаряется, нищеброд. Так, что там у нас дальше? Торжественный прием в павильоне «Бритфоун» в честь открытия фестиваля, где придется вытерпеть аудиенцию, по счастью недолгую, с лордом Роджером и леди Сьюз Бриттан. Я встаю… и вдруг чувствую, что на лбу у меня сияет метка снайпера. Кто это? Оглядываюсь и вижу, что на меня уставилась Холли Сайкс. Наверное, ей интересно посмотреть на настоящего писателя. Щелкаю пальцами, подзываю рекламную деву:

– Я – знаменитость, заберите меня отсюда!

На пути к павильону «Бритфоун» замечаю курительную палатку, спонсируемую компанией «Вин-ту-вин», ведущим европейским поставщиком этически чистых трансплантатов. Заявляю своим спутникам, что присоединюсь к ним позже; редактор Оливер выражает желание пойти со мной, но я предупреждаю, что некурящих там штрафуют на двести фунтов, и он понимает намек. Рекламная дева с материнской заботой спрашивает, есть ли у меня гостевой пропуск, чтобы пройти мимо вышибал.

Извлекаю из кармана пластмассовую карточку, которую не намерен цеплять на шею, и говорю:

– Если я заблужусь, то пойду на звук ножей, вонзающихся в спину.

В палатке «Вин-ту-вин» мои братья по ордену Святого Никотина сидят на барных табуретах, беседуют, читают или пустыми глазами пялятся в экраны смартфонов, деловито шевеля пальцами. Все мы реликты той эпохи, когда курение в кинотеатрах, самолетах и поездах было в порядке вещей, а голливудских героев узнавали по марке сигарет. В наши дни не курят даже кинозлодеи. Курение стало выражением бунтарского духа, поскольку его фактически объявили противозаконным. Но что мы без дурных пристрастий? Скучные. Пресные. Лишенные смысла жизни. Мой отец жить не мог без киносъемочной суматохи. У Зои тоже есть пристрастия: модные диеты, однобокие предвзятые сравнения Лондона и Монреаля и пичканье Джуно и Анаис витаминами.

Я закуриваю, обдаю альвеолы дымом и предаюсь мрачным мыслям о Ричарде Чизмене. Нужно как-то очернить его репутацию, разрушить его материальное благополучие, а потом посмотреть, пожмет ли он презрительно и равнодушно плечами в стиле «но я, черт побери, не позволю этому испортить мой обед». Сминаю окурок в пепельнице, представляя, что тычу его в глупый глаз Чизмена.

– Мистер Херши? – Юный толстяк-коротышка в очках и бордовом пиджаке «Бёрберри» прерывает мои мстительные фантазии. Голова у него наголо выбрита, а сам он болезненно одутловатый, как Хрюшка из «Повелителя мух».

– Книг я больше не подписываю. Обращайтесь лет через пять.

– Нет, я хотела бы подарить книгу вам. – Так, это не мальчик, а девочка, с мягким американским выговором. Похоже, азиатоамериканка. Ну или наполовину азиатоамериканка.

– А я хотел бы покурить. За последние годы я страшно устал.

Не обращая внимания на намек, девица протягивает мне тоненький томик:

– Мои стихи. – Ага, изданные на свои деньги. – «Пожиратели душ», Солей Мур.

– Незапрошенных рукописей не читаю.

– Человечество просит вас сделать исключение.

– Умоляю вас, мисс Мур, не сочтите за грубость, но я скорее вырву себе зуб без обезболивающего, или очнусь в каком-нибудь инопланетном зоопарке, где меня заставят спариваться с Афрой Бут, или безропотно приму шесть пуль в сердце, но никогда и ни за что не стану читать ваши стихи. Вам ясно?