Михаил Веллер - Вначале будет тьма // Финал

Может, послушай я о таком заранее – реже бы бился головой об стенку в двадцать лет. Или нет. Теперь я уже хз, если честно.

Андрей Ш., 8 лет:

Люди получают деньги на работе если делают чтото полезное. Например пекут хлеб или учат детей или машины собирают.

В интернете ешще есть компьютерные деньги Крипта. Если дома компьютер мощьный их можно самому Майнить. Нужна програма и тогда все само будет делаться, нужно только нажать кнопку Старт. И програма сделает новые деньги. Я хотелбы иметь дома мощьный компьютер чтобы зарабатывать через кнопку а на работу не ходить.

Андрей Ш., 32 года:

Народ в таких пирамидах совсем неземной собирается. И я не про общую наивность, это вообще дело десятое. Просто… Ну ты посмотри их анкеты на главной: там же каждый первый говорит «заработаю, брошу работу, уеду на острова, буду бухать и девок лапать». Острова – хорошо, девки – отлично, но ключевое тут все равно «бросить работу». Они же вообще не в курсе, что работа может дать тебе что-то кроме бабла. Новый опыт – да ну, впадлу. Новые скиллы – впадлу. Самореализация – что это за дичь такая, даже гуглить впадлу.

С одной стороны, жалко их, так ведь никогда и не поймут, что любимое дело – это натуральный кайф, куда круче любого их синтетического прихода. С другой – пусть и правда на острова валят, хоть под ногами не будут путаться.

Андрей Ш.:

Мама часто говорит что щчастья за деньги не купишь. Но потом очень радуеться, что папа купил новый шкаф (за деньги!) или повел всех в театр (тоже за деньги!!). Так, что она немного приверает. В книжках тоже можно сделать лучше если добавить всем денег. Мама читала мне на ноч как мальчика мучают и заставляют работать а он пишет писмо дедушке чтобы его забрали. Адреса он не знает и в конце очень грусно. Я думаю так, еслиб были деньги мальчикбы нанял дэтектива и узнал где дедушка а потом поехал к нему. Вот вам и щастье.

Андрей Ш.:

…И опять, больше всего о несправедливом распределении денежных потоков ноет донышко среднего класса – это вот те ребята, которые уже могут отгрохать трехэтажную дачу с колоннами, но подлинник Бэнкси на каждом этаже еще не потянут. Вот их – да. Обирать и раскулачивать, натурально. И без всяких поблажек. Только открыл рот и заныл о финансах – всего хорошего, вот ваша путевка на лесоповал.

Андрей:

В моем собственом городе всем бы платили одинакого (кроме преступнеков, они в тюрме ничего не получат). А так всем. И никакой контролер неследилбы что покупают люди. Конфеты или машину, шщенков или петарды или вобще билет на пойезд. Потому, что это их личьное дело.

Андрей:

Пусть возвращают наличные, я только за. Иногда ведь и правда хочется какой-то… анонимности, что ли. Взять и нацепить бумажный пакет себе на голову – и заодно на банковский счет – и скупать по всем магазинам почтовые марки, не чувствуя на себе внимательных взглядов десятка служб. Дело даже не в марках как таковых – на всяких там интересных рынках, говорят, полно марок на любой вкус: и с зайцами, и с медведями, и с блестящими змеями, сам выбирай, на что у тебя денег и смелости хватит.

Дело, наверное, в свободе – как бы пошло это ни звучало.

Андрей:

Папа расказал взрослый стишок пиражок из интернета. Там так: людей хороших не испортят ни власьть ни деньги ни почот

Андрей:

…поскольку у людей хороших

их не бывает никогда

Лет двадцать назад услышал – и все никак не лезет из головы. Вот сиди теперь и вспоминай, на чем еще росла твоя сомнительная система ценностей…

Когда Марк не знал, что ему делать, кто виноват и, главное, как поступить, он имел обыкновение ходить на выставку, а если ничего приличного не показывали – что теперь случалось часто, так как многое из запасников музеев было перевезено в ненавистный Санкт-Петербург, продано в США или Европу, – то он шел в театр. Так как желания смотреть в десятый раз выставку Архипа Куинджи в Третьяковке, состоящую всего из десяти картин, у него не было, он решил отправиться на спектакль. Ничего современного видеть не хотелось – вечный сторонник новых форм, в глубине души он давно уже не понимал, что теперь происходит на сцене и какой интерес представляют страдания голограмм, и потому Марка тянуло на что-то классическое: в Малом театре ставили все еще живых классиков – Евгения Гришковца и Ивана Вырыпаева, например. Ему всегда был близок Вырыпаев, и он купил билет на «Солнечную линию». Зал, как выяснилось, был несправедливо пустым, и вместо прежних дам в шляпах здесь сидели постаревшие хипстеры, которых он не любил, но по поводу которых испытывал светлое чувство ностальгии.

Отдав за билет четыре тысячи рублей, то есть всего лишь цену чашки кофе, он сел в пятом ряду партера, думая об этой чертовой бомбе, – Марк уже прикинул, как ее переделать, как изъять ее внутренности и набить необходимой для работы начинкой. Он представлял себе это даже с каким-то аппетитом, как если бы думал о жареном поросенке, нашпигованном яблоками.

(на сцене)

ВЕРНЕР. А что еще нужно семье для появления ребенка, если не семь лет брака, погашение кредита и секс?

БАРБАРА. Нужна боль, милый.

ВЕРНЕР. Абсолютное непонимание всего! Сейчас я испытываю абсолютное непонимание всего.

БАРБАРА. А я испытываю боль.

ВЕРНЕР. А я, можно подумать, ем бабушкин пирог с вареньем!

БАРБАРА. Когда пара хочет ребенка, милый, то мужчина снимает трусы, женщина снимает одежду, мужчина ложится на нее сверху и говорит, я хочу ребенка, и они делают ребенка.

ВЕРНЕР. Но я несколько раз именно так и говорил, Барбара.

БАРБАРА. А еще снимают презерватив, дорогой мой.

Марку нравилась истеричность этой пьесы с «глухими» диалогами, как в его любимом театре абсурда. К тому же бомба представлялась сейчас ему уже не поросенком с яблоками, а собственным ребенком, проектом, который надо решиться сделать. Это его шанс войти в историю – он догадывался, что Андрей может продать бомбу не самым хорошим людям, и тогда все, прости-прощай, адьос, Москва или какой-то другой заштатный город! Ему и хотелось быть значимым, и было страшно на это пойти, как философу и, помимо прочего, гуманисту, ратующему за все права.

(на сцене)

ВЕРНЕР. Но я чувствовал, что еще не готов. Я чувствовал, что хочу, но что вот еще не сейчас. А теперь я вдруг почувствовал, что, кажется, я готов. Потому что, когда кредит больше не давит тебе на плечи, дышать становится легче и можно начать думать о продлении своего рода. Пускай наш малыш войдет в этот мир, свободный от кредита своих родителей.

«Пусть и правда все начнется с начала, пусть будет хоть каменный век, хоть еще какой, и долой эту цивилизацию, хотя людей в машинах и жалко, но зато – какая история, черт побери, какая история! – думал Марк. – Конечно, Достоевскому бы это не понравилось, но кто сейчас вообще его читает? Да и не нравился мне этот Достоевский никогда… А если верить Толстому, то роль личности в истории ужасно мала, так что сделаю я эту бомбу, не сделаю – в философском смысле все это не важно, это не имеет никакого значения, да и вообще – а существует ли время? Существуем ли мы, в конце концов? Это еще никем, никем не доказано».