Михаил Веллер - Вначале будет тьма // Финал

– Не бойся, – прошептала она. – У тебя есть семья.

Первый сон Лизе приснился в шесть лет. Было самое начало весны. Накануне вечером мама пришла из магазина и выложила на большое белое блюдо мороженую вишню – таять. «Это на завтра. Пока холодное, есть нельзя», – сказала она и занялась приготовлением ужина: гречка и биточки из шпината. Лиза сидела на высоком стуле, дожидаясь ужина, и то и дело поглядывала на вишню.

Кристаллики льда на ягодах казались Лизе особенно заманчивыми. Было страшно обидно, что завтра, когда вишню будет можно есть, кристалликов не будет. Гречку и биточки из шпината она вообще-то любила и даже думала о них до того, как мама пришла, но недоступное лакомство делало ужин скучным и нежеланным. «Нет, я не буду. Живот болит», – соврала Лиза. Мама кивнула – она никогда не заставляла Лизу есть. «Если проголодаешься, то накладывай сама, она будет на плите. И морковка в холодильнике».

Лиза ушла к себе. У них была однокомнатная квартира, но для Лизы в ней был свой волшебный уголок – под самым потолком. Это была настоящая Нарния, дом на дереве, с кроватью и местом для одежды и игрушек. Лиза могла стоять в полный рост, макушка пару сантиметров не доставала до потолка. Обычно, оказываясь здесь, она сразу забывала о любых огорчениях и искушениях дня, будь то драка в детском саду или порванное платье. Должна была забыться и вишня, но не забылась.

Игрушки, стоящие рядком у стены, смотрели сегодня грустно. Жираф застыл, не успев сказать что-то важное коале. Коала, придерживая одной рукой выпавшее из груди сердце, отвернулась, скрывая слезы. Крокодил, всегда озорной, сегодня притих. «Вишня, – думала Лиза с сожалением, – растает ведь».

Она закрыла глаза и представила, как сосет холодную ягоду. Это был секрет: когда лакомство было недоступно, она вспоминала его вкус и тайно наслаждалась. Иногда получалось так хорошо, что настоящая шоколадка или леденец, о которых она мечтала, после этого уже не нравились ей, казались пресными.

Она вообразила белую тарелку, и как берет теплыми руками холодную ягоду, как кладет вишню в рот. Отчего-то вкус показался ей горьким и солоноватым. Груда ягод на белом блюде вдруг зашевелилась и загорелась. Ягоды начали отскакивать и кипеть, как отскакивает и кипит масло на горячей сковороде. Тарелка затряслась, поднялась в воздух и перевернулась. Вишни полетели на пол, а тарелка, вся в соке, осталась висеть в воздухе. Лиза подошла к тарелке ближе. Тарелка загудела, и сквозь стекающие потеки Лиза разглядела заставку какого-то известного мультика. «А мультик покажешь?» – спросила Лиза тарелку, но та только гудела все сильнее и сильнее. Стало страшно. Лиза уже поняла, что спит.

Мама рассказывала ей, что так бывает: спишь и понимаешь, что спишь. Надо взглянуть на руки, и все пройдет. Лиза посмотрела на руки, но увидела только серые клубы дыма. «Просыпайся, просыпайся», – просила себя Лиза, но глаза все не открывались. Дыма становилось все больше. Тарелка, вишни – все исчезло, оставались только клубы едкого, соленого, как вишни, дыма.

Лиза проснулась от того, что кто-то тряс ее за плечи. Мама была встревожена. Она редко поднималась в ее домик, только когда Лиза болела.

«Ты кричала», – сказала мама. Лиза обняла ее и почувствовала, что плачет. Ее тошнило и кружилась голова. «Я съела холодную вишню. И мне плохо». Лиза сбивчиво рассказала маме сон. Та внимательно слушала, проверила температуру – лоб горел. Две недели после этого сна Лиза болела – температура, рвота, понос. «Кишечная инфекция», – скажет знакомый врач на четвертый день, но мама знала, что дело не в этом. Заваривая чай с мятой для Лизы, она услышала про «Зимнюю вишню» – кинотеатр загорелся в тот самый вечер. «У тебя дар, – скажет она Лизе, пересказывая эту историю через десять лет. – Лучше об этом никому не рассказывать, просто знай, что ты такая. Обращай внимание на сны. Они вещие». Лиза не поверит. Но неделю спустя ей приснится танцующий с бабушкой папа, а еще через две недели папа умрет. И она поверит.

Гала работала хирургом-офтальмологом и за чаем с подругами на перерыве все никак не могла выбросить из головы идею Марка – обесточить весь город. Ведь это, простите, тогда человек останется лежать прямо вот так, с надрезанной и не заштопанной сетчаткой, и свет потухнет, и что прикажете делать в этой ситуации? Из всех ее любовных увлечений, которых накопилось к тридцати годам порядочно, Марк был самым постоянным, хотя полноценным партнером назвать его было сложно.

– Господи, вот у наших друзей дочь – лесбиянка, и ничего, прекрасно себе живет, милая пара, но выбирать себе в потенциальные мужья семидесятилетнего алкоголика – это уж слишком! – сказал ей отец, когда только услышал, что она встречается с Марком.

– Папа, не волнуйся, я не собираюсь за него замуж. Просто мне нравится проводить с ним время, шутить с ним, спать с ним, вот и все.

– Дорогая, – вступилась мама, которая увидела, что муж буквально побагровел от едва сдерживаемой ярости, – дорогая, может, мы с отцом и правда консерваторы, но нам все это странно: ей-богу, если бы ты привела к нам домой девушку, то я была бы даже не против, но сорок лет разницы! Я никогда этого не понимала. Ведь вы вдвоем даже не сможете вырастить детей, он просто умрет, когда ребенку будет лет пять. Вот что значит пропаганда с телевизора, где все ищут себе помоложе, – и даже ты по тем же стопам пошла… И еще эти свободные отношения – я их тоже не понимаю, прости, милая.

– Нет, я так больше не могу, – сказал отец, встал из-за стола и выбежал курить на лестничную площадку, хлопнув дверью.

– Пожалей отца, ему ведь уже шестьдесят, с сердцем плохо, и ты тут еще, – начала было мама.

– А кто Марка пожалеет? Вообще-то он на семь лет старше папы!

– О господи…

Тот разговор, конечно, был неприятным, но с их личным знакомством – на котором настояли родители – его было не сравнить. Когда Марк стал рассказывать о своих взглядах, о своей юности, которой он так любил бравировать, Гала на секунду подумала, что отец сейчас схватит нож и зарежет его прямо за столом в ресторане.

– В нулевых, когда я был студентом, я всегда выходил на митинги за Конституцию – ох и гоняли же нас тогда по улицам! Была-то всего кучка студентов и полусумасшедших стариков, а полиции собиралось больше, чем на свадьбе главы МВД, – он засмеялся. – Каждый раз было ужасно жаль тратить время на заполнение бумаг, потом еще сутки сидеть в СИЗО – но весело, что уж, это молодость. Правда, однажды мне попался какой-то отмороженный омоновец, который минут десять лупил меня палкой, но это даже как-то… закалило меня. Через две недели ничего не болело.

– Вот уж не думал, что ты выберешь оппозиционера, – пробормотал отец ей на ухо, но так, чтобы услышал и Марк.