Михаил Веллер - Вначале будет тьма // Финал

Работать он стал дворником, а еще, по совместительству, сантехником, электриком и так далее. Юн быстро привык к своему новому бедняцкому статусу и даже начал получать от него удовольствие, считая, что теперь в нем живет настоящая русская душа. Его китайские родственники не разделяли этой радости, и многочисленные братья и сестры с негодованием говорили, что минимальная зарплата в их стране в два раза больше, чем его зарплата в Москве; они рассказывали, что русские активно едут в Китай, что они их страшно раздражают своей невоспитанностью, шумностью и говорливостью, а он, Юн Ма, торчит в этой России, как полный идиот, если не сказать хуже. Ким соглашался с ними, но назад не ехал – в конце концов, ему уже за пятьдесят, и что-то менять поздно.

Одним из его близких друзей был пожилой мужчина из третьего подъезда. Когда был трезв, он походил на приличного европейского буржуа, носил кардиган и фланелевые брюки, очки в роговой оправе и шляпу. Впрочем, чаще всего трезвым он не был, и нередко причиной его нетрезвости был сам Юн Ма. Они частенько выпивали, а после вели задушевные беседы о смысле жизни, судьбе Европы, сути гуманизма и очередной волне нелегальной миграции, захлестнувшей развитый мир.

Однажды этот мужчина из третьего подъезда подошел к нему с чрезвычайно серьезным лицом и спросил, не свободен ли он вечером, часов в восемь, а Юн в ответ, полагая, что друг зовет его снова дерябнуть водки, радостно закивал. Знакомый нахмурился и сказал, что ему понадобится помощь с одним дельцем: «Не спрашивай подробностей, сам все увидишь». Юн, ничего не понимая, согласился.

– Так что, Марк, что тебе от меня нужно? – спросил он приятеля, подойдя к дому в назначенное время.

– Мне нужно, чтобы ты помог дотащить до подсобки одну штуку из машины.

– Не вопрос, пошли.

В машине стояла огромная коробка – она была сколочена из досок и наполнена белыми пенопластовыми шариками, как если бы в ней перевозили бесценную хрустальную люстру.

– А что, ты решил заняться ремонтом?

– Можно и так сказать, – Марк мрачно улыбнулся.

На удивление, коробка оказалась не такой уж тяжелой. Хотя, конечно, в маленький лифт влезть с ней не получилось, а грузовой, как всегда, не работал, и им пришлось подниматься по лестнице до самого двенадцатого этажа. Когда они вошли в квартиру и задвинули свой груз в комнату, по лицу Марка пробежала горькая ухмылка.

– Эй, да чего ты сегодня такой хмурый – у тебя какой-то праздник национальной грусти, а?

– Завязывай со своими стереотипами, Юн. Пойдем лучше выпьем – вдруг мне полегчает.

Что Юну нравилось в Марке, так это его запасливость: у него всегда были продукты в холодильнике. С учетом того, что из его собственного холодильника вечно таскали еду члены враждующих семей, Монтекки и Капулетти коммунальной квартиры, его это приводило в восторг и казалось чем-то недостижимым. Для закуски Марк хранил и запасы отварной картошки, и соленые огурцы, и чесночные гренки, и квашеную капусту, и арахис, и мясную нарезку, и сыры, и даже чипсы Lay’s, считавшиеся настоящей редкостью в Москве, ведь их производство находилось под Питером, правительство которого с огромной радостью ввело санкции против бывшей метрополии.

– Так что мы перли-то с тобой, а? – спросил Юн.

– Что надо, то и перли. Пей давай.

Выпив пару рюмок и закусив, Юн снова вернулся к своему вопросу – он хитро посмотрел на друга.

– Неужто контрабанду какую провез, а? Чтобы толкнуть на черном рынке? Ты скажи, я не выдам тебя. Я же не какой-нибудь там китайский империалист, – он засмеялся.

Марк тяжело посмотрел на него и, вздохнув, хлопнул очередную рюмку.

– Там бомба, Юн.

– Что? – Он снова засмеялся, но, увидев, что Марк не улыбается, невесело замолчал.

– Да, Юн, там бомба. Неработающая пока, но я сделаю так, чтобы работала.

– Ты что, служишь в ЦРУ?

– А ты дебил?

– Прости, но тогда я не понимаю, зачем тебе бомба? На беглого Асада ты вроде не похож…

Выпив еще водки, Марк заплетающимся языком в двух словах рассказал ему о сделке с крестником и, закончив, взял сигареты. Юн последовал за ним на балкон.

– Посмотри, какой отсюда открывается вид. Можно даже разглядеть Останкинскую телебашню. Такое красивое мерцание под нами, – меланхолично говорил Марк, прикуривая, – а я вот зачем-то занимаюсь бомбой. Это так глупо.

– Ага, – с неожиданным налетом романтичного флера в голосе сказал Юн и хлопнул его по плечу, – может, это и глупо, даже наверняка глупо, но ведь это очень по-русски: бессмысленно и беспощадно, – он засмеялся, – бессмысленно и беспощадно, Марк. Это можно написать на твоей бомбе.

– Надеюсь, что он не продаст ее террористам.

– А мне кажется, с такой штуковиной можно устроить революцию. Прямо в Москве. Это будет эффектно – планета вспомнит, кто такие русские и почему их стоит бояться. И, представь, ты будешь отцом всего этого. Удивительная история. Кстати, а ты сам уже видел эту неработающую бомбу?

– Если честно, нет. Я решил потом посмотреть – страшно что-то. Но если хочешь, можем взглянуть вместе.

Через кухню они пошли к подсобке. Открыв дверь, Марк включил свет, секунду постоял в нерешительности и быстро поднял крышку коробки.

– Матерь божья, во что я вляпался, – пробормотал Марк и посмотрел на Юна.

– Я не готов, – беззвучно прошептал Игорь, когда ручка шевельнулась.

Дверь дернулась внезапно. Лиза вышла встречать. Игорь заерзал на стуле: в голове билась, раскручивалась, сжималась и разворачивалась мысль, что надо бы бежать, вот только куда?

Куда деть руки? Свои маленькие ручки? Детские страхи глядели на него совсем по-взрослому. Обступили и, как ему показалось, упрекали: что ты делаешь, Игорь? Ты же беглый анархист, птица высокого полета, высокого статуса, не положено тебе трястись!

Игорю вдруг не к месту вспомнилось, что он младше Андрея и навсегда останется младше. Пусть даже он, Игорь, давно взрослый выдающийся активист, герой, возможно, будущий политик, а Андрей – какой-то продавец неизвестно чего. Нет, явиться сюда – крайне неудачная затея.

Правда, сутки-двое назад Королев и не подозревал, что окажется в проклятой Москве, отрезанный от сибирских товарищей.

Ситуация выглядела безвыходной. Слишком поздно идти на попятную. Даже если он решится выпрыгнуть в окно, ему придется скрываться от журналистов. И нет ни плана действий, ни убежища, где можно этот план разработать. Обратно к Петрам тоже нельзя. После случая с бомбой его лицо слишком известно. Его непременно задержат.

В общем, Игорь молился всем богам. Но с богами у него лет десять не складывались отношения, поэтому он молился только о том, чтобы сохранить лицо. Надо было одолжить у Лизы косметику и подрисовать уверенности, подумал он, когда брат вошел на кухню.