Джойс Оутс - Опасности путешествий во времени [litres]

Миф. Американский фронтир. Но не преграда для тех, кто жил в то время.

Я терпеливо ждала, когда Вулфман обернется или хотя бы посмотрит в мою сторону. Ждала, когда его собеседники угомонятся и разбредутся по домам. Мною овладел праведный гнев: мне совершенно не понравилась напыщенная лента – непонятно, почему она вызвала столько ажиотажа у зрителей.

Айра любезничал, улыбался, – казалось, он неплохо знал большинство зрителей, хотя те явно не принадлежали к числу его коллег по кафедре. Среди присутствующих была супружеская пара, еще две женщины пришли порознь, но сели вместе, поближе к Вулфману. Я в бешенстве наблюдала, как одна из них, очевидно приятельница Айры, постоянно крутилась рядом, выжидая, когда он пойдет к выходу, чтобы отправиться следом. Все начали одеваться, натягивать куртки, шапки, отороченные мехом. Я повнимательнее присмотрелась к сопернице: брюнетка, волосы разделены пробором и серебрятся у корней. В огромных, полуприкрытых тяжелыми веками глазах застыло напряжение – в точности как у меня. Язык не поворачивался назвать ее красавицей, кроме того, она была старше Вулфмана, однако лицо с высокими скулами приковывало взгляд. В нем читались решительность вкупе с незаурядным умом. От ревности во рту возник едкий кислотный привкус. Цепенея от ужаса, подумала: она – моя копия, только старше. Двое изгнанников обрели друг друга .

Нет, невозможно. Немыслимо.

Их смех резал слух, словно скрежет ножа по тарелке. Я не осознавала, что испытываю ревность, которая смертельным недугом поражает несведущих.

Они даже курят на пару! Ненавижу. Тем не менее я безропотно ждала в вестибюле, попутно разглядывая афиши с анонсами сеансов, где, помимо современных фильмов, зрителям обещали классику немого кино.

Нет ничего более удручающего, чем перспектива смотреть фильмы в гордом одиночестве. На одинокую студентку обращают внимание, даже заговаривают. Осмелься я поддержать беседу и не прячь глаза из страха быть узнанной, меня бы приняли в «кинобратство» – вот Айра бы удивился!

Пока я пыталась расслышать фразы Вулфмана, брюнетка с пробором разразилась визгливым, неприятным смехом. (Пару раз она косилась в мою сторону, но я не удостоила ее взглядом.) Наконец маленькая группка распалась, и моей конкурентке не оставалось ничего другого, кроме как последовать за своими друзьями.

Казалось, Вулфман не видит ничего удивительного в том, что по банальному совпадению преподаватель и студентка очутились в одной комнате. Наконец он соизволил меня заметить и даже изобразил кривую улыбку.

– Мисс Энрайт! Какая встреча.

Мои веки опухли, как будто от слез. Но я не плакала. Наоборот, испытывала небывалый душевный подъем – до тех пор, пока не увидела Айру в компании незнакомцев.

Очевидно, моя страдальческая гримаса была красноречивее любых слов. Вулфман сразу все понял, но не решился утешать меня в общественном месте. Впрочем, он пытался быть милым, обходительным. Сыпал вопросами, какие вежливый педагог задает студентке, чьего имени не помнит. С нажимом поинтересовался, понравился ли мне фильм. И крайне удивился, услышав ответ, – я высказала все как на духу, а мой резкий тон разительно отличался от подобострастного блеяния там, в бомбоубежище. С подростковой ожесточенностью я обрушилась на ленту и беспощадно раскритиковала тех, кто восторгался смехотворным вестерном.

– Вот это да! Вы определенно не фанат Джона Уэйна, – засмеялся Вулфман.

Он явно изумился, смешался, чем напомнил мне отца.

Я заявила, что считаю фильм оскорбительным. Примитивным, грубым. Будь я коренной американкой, рассвирепела бы. А будь я женщиной… Впрочем, именно ею я и являлась.

Вулфман разглядывал меня со странным восхищением. Очевидно, он из тех, кто любит всякие неожиданности. Понизив голос, хотя подслушать нас не могли при всем желании, он прошептал:

– К интеллектуальным оскорблениям ты привыкнешь. Кино и телевидение в нашем райском уголке тебе в помощь, милая.

Однако я не собиралась успокаиваться и пожаловалась на искусственные лица актрис. А как неестественно индейцы падали с несущихся галопом лошадей. Да еще отвратительное «музыкальное сопровождение», портившее каждую сцену.

– Ни одного правдоподобного персонажа. Вся лента какая-то неубедительная.

– Фильмы есть фильмы, – возразил Вулфман. – Они изображают не реальных людей, а отражают наше представление о них.

Я не совсем поняла последнюю реплику, но решила не допытываться – лучше поразмыслю сама на досуге.

– На основании вестерна можно смело проводить поведенческий эксперимент. Дайте респондентам опросник с несколькими вариантами ответов и посмотрите, как резко возрастет их неприязнь к индейцам и антагонизм в целом. Когда на экране столько насилия, зрителей невольно тоже потянет убивать.

Не зря меня считали самой способной студенткой на потоке!

Вулфман улыбнулся, словно я сморозила несусветную чушь: как определить, что неприязнь действительно возросла? С тем же успехом она могла и уменьшиться. И как узнать, что послужило причиной: только лишь фильм или совокупность различных факторов? Хотя, резюмировал Вулфман, эксперимент получился бы интересным – жаль, субъективное восприятие нельзя приравнять к поведению и, соответственно, невозможно измерить.

– Тогда надо организовать два эксперимента, – воодушевилась я. – Один сразу после просмотра, другой спустя несколько недель. И почему восприятие не котируется? Оно же возникает в голове, наверняка его можно отследить. Просканировать рентгеном, например.

Мысли у меня путались. Очевидно, я ступила на «запретную» территорию – вспомнила то, чего еще не существовало в экспериментальной психологии образца 1960 года. Не только вспомнила, но и произнесла вслух.

– Ученые не умеют сканировать мысли. Пока не умеют.

– Вот именно, пока .

Мы шепотом обменивались быстрыми репликами. В какой-то момент я чуть не вцепилась в Вулфмана, чтобы тот не улизнул к друзьям, подальше от меня. Я отчетливо помнила, как мне сканировали мозг и по снимкам проверяли, лгу я или нет. (Мне ведь не померещилось, такое было? В Дисциплинарном отделе госбезопасности по надзору за молодежью?)

Айра нахмурился и одними губами произнес:

– Хватит! Угомонись .

Его лицо омрачилось тревогой. Бравада Вулфмана была продуманной, напускной, а моя – самой обычной, искренней и наивной.

Он быстро развернулся и зашагал прочь.

В опустевшем кинозале сотрудники клуба готовились к закрытию и таращились на меня с нескрываемым любопытством. Стараясь не встречаться с ними глазами, я устремилась к выходу.

Снаружи, на припорошенной снегом мостовой снова столкнулась с брюнеткой, стоявшей в компании друзей. Вскоре к ним присоединился Вулфман, и они нестройной толпой двинулись по направлению к Мур-стрит – пропустить по стаканчику в пабе.