Олег Богаевский - Покрывало Венеры

По настоянию доброй старушки Майя согласилась остаться у Ожиговых. Гурий Иванович освободил для девушки свою комнату, а сам перебрался в столовую на диван.

Алевтина Гавриловна старалась создать для своей очаровательной гостьи уют и удобства. Но как можно было упрекнуть добрую и заботливую женщину, когда многое из того, что она делала, оказывалось совершенно ненужным. Ненужной оказалась кровать, так как Майя не уставала и не нуждалась в сне. Ненужной оказалась и вкусная снедь, которую венерианка не употребляла, довольствуясь мизерным количеством несъедобного для земных обитателей порошка, приносимого Гурием Ивановичем с завода «Огнеупор». Но то, что доставляло радость гостье, радовало и Алевтину Гавриловну. Как она была счастлива, когда венерианке пришелся по вкусу выбранный ею костюм взамен неудобного для постоянной носки бального платья.

Что же стало с Гурием Ивановичем? Он потерял покой. Планета Венера была заброшена и забыта. Да и как было ее не забыть, когда самое лучшее и дорогое из того мира — прелестная Майя находилась на Земле и жила в его доме. В отсутствие Майи он брился и прихорашивался, а как только появлялось его божество, он, если не говорил о науке, то нес такую чепуху, что потом от стыда не знал куда деться.

Как-то вечером Алевтина Гавриловна, Майя и Гурий Иванович сидели за столом и ужинали. Собственно говоря, ела одна только Алевтина Гавриловна, Гурий Иванович стучал вилкой по пустой тарелке, а Майя вдыхала аромат земных роз и задумчиво улыбалась.

— Я… То есть мы с мамочкой хотим вас спросить… — заикаясь, начал Гурий Иванович. — Видите ли я, я… То есть мы… Нет, я… — Совершенно запутавшись в местоимениях, он замолчал, а потом вдруг неожиданно выпалил: — У вас работает водопровод?

— Какой водопровод, Гоша? Что ты говоришь? — испугалась Алевтина Гавриловна.

— Водопровод, — сопровождая это слово сложнейшей жестикуляцией, пояснил Гурий Иванович.

— Вы не слушайте его, милая, — извиняясь за сына, сказала старушка. — Когда Гоша волнуется, он всегда говорит невпопад. Вот тогда, когда он увидел ваш город, он все время спрашивал меня о какой-то трамбовке…

Майя во время этого «светского» разговора только мягко улыбалась. Она прекрасно понимала душевное состояние Гурия Ивановича. В основном до этого Гурий Иванович с Майей говорили на научные темы. И здесь астроном был неуязвим. О каком-нибудь солнечном пятне или лунном кратере он говорил, как Цицерон. Некрасивое, с крупными чертами лицо его озарялось мыслью и делалось почти прекрасным. А с каким вниманием он слушал чудесные рассказы венерианки о ее далекой родине!

Майя была астрономом и специализировалась по Земле. С изобретением фотонного телескопа изучение Земли пошло бурными темпами. Венерианцы смогли ознакомиться с жизнью, культурой, техникой и даже общественным устройством на Земле. Усиливая земные теле- и радиопередачи, они научились языку людей. Майя и Лай изучили русский язык.

В наши электронные телескопы мы могли рассматривать Венеру только тогда, когда она освещалась лучами солнца. Венерианцы же с помощью своих фотонных телескопов имели возможность рассматривать Землю и днем и ночью, так как способны были видеть инфракрасные лучи, которые только и могли проникнуть к ним через толщу облаков.

Телескопируя Землю, Майя совершенно случайно натолкнулась на Гурия Ивановича, наблюдавшего Венеру. В следующий раз она снова застала его за тем же занятием. Астроном Земли заинтересовал Майю, она познакомилась с его научными работами о Венере. Работы поразили ее глубиной мысли и прозорливостью. Прочла стихи и письма, посвященные прекрасной венерианке, в которой усмотрела себя. Короче говоря, любознательность ученой, сдобренная большой дозой женского любопытства, закончилась тем, что далекий человек Земли стал ей не безразличен. Это она при помощи искусственного взрыва разорвала облака, чтобы дать возможность Гурию Ивановичу взглянуть на мир, в котором жила. Чувство к астроному Земли росло с каждым днем. И когда Лай собрался на Землю, она упросила его взять ее с собой.

Если внешность Гурия Ивановича была и неказиста, то душа его, которую Майя знала не хуже своей, была велика и красива. За это она и полюбила астронома. А там, где любовь, да к тому же взаимная, там счастье. А там, где личное счастье, там эгоизм. И Майя, ослепленная счастьем первой любви, совершенно забыла о своем спутнике Лае.

Предельно выдержанного и глубоко воспитанного Лая, привыкшего к личной свободе и уважению, тюрьма, кандалы, цепи и оскорбительные допросы, наконец, вывели из себя.

Когда адмирал Бол назвал Лая большевистским отродьем, чаша терпения его переполнилась, и он, никогда в жизни не прибегавший к мести, решил стать на этот путь, давно позабытый на Венере.

Тюремщики и в том числе адмирал полагали, что скованный по рукам и ногам Лай никакой опасности для них не предъявляет. Да, действительно, он казался беспомощным. Но это было не так. У него сохранилось оружие, о каком не подозревали враги, — психическая энергия. Миниатюрный прибор, управляющий ею, был искусно спрятан в ушной раковине венернанца.

Лай использовал психическую энергию для обмена мыслями с далекими друзьями на Венере. Читал мысли забывшейся в счастье Майи и поэтому был спокоен за ее судьбу. Применение психической энергии шло у него, так сказать, по мирным и благородным путям. Но сейчас он решил направить ее во вред человеку. Первой жертвой на этом пути стал адмирал Бол, которому Лай внушил убраться с Земли. Второй жертвой… Но не будем забегать вперед.

Вскоре после ухода адмирала в камеру Лая робко вошел сержант полиции Майкельсон, занимающий в тюрьме должность старшего коридорного. Это был прирожденный тюремщик. Суживающаяся кверху голова его с малюсеньким лбом и чудовищно развитыми челюстями была прямо посажена на сутулое квадратное туловище, снабженное длинными, как у гиббона, руками и коротенькими кривыми ножками. Майкельсон отличался невероятной свирепостью, грубостью и почти анекдотической тупостью. Несмотря на свои тридцать пять лет, он знал не более ста слов, из которых большая часть состояла из ругательств. И вот он, неожиданно для себя, поклонившись Лаю, сказал:

— Мистер, я очень сожалею о несправедливости, которая обрушилась на вас. Горя желанием исправить ее, я решил вас освободить.

С этими словами он быстро снял кандалы. Вежливо пропуская впереди себя Лая, Майкельсон повел его к начальнику тюрьмы Гансу Мюллеру, бывшему эсэсовцу.

Мюллер, по грубости и свирепости не уступающий своему подчиненному, тоже рассыпался в любезностях и стал быстро оформлять документы на освобождение. Вручая пропуск, Мюллер посмотрел на полосатую одежду Лая и сказал: