Меган Девос - Верность [litres]

Поход до места, где я сейчас стоял мерзлым столбом, оказался тягчайшим испытанием. Как будто каждый шаг сокращал расстояние между нами и краем утеса, с которого придется прыгать. Неизбежность прыжка становилась все отчетливее. Мне стоило изрядных усилий не схватить Грейс за руку, чтобы развернуть и вместе побежать назад. Признаться ей в любви, рассказать, до чего же мне больно осуществлять задуманное… я не мог рассказать ей об этом. Как же мне сейчас хотелось спрятаться с нею навсегда, отгородиться от ужасов и страданий нынешнего мира, но и этого я не мог.

Она имела полное право увидеться с отцом, пока тот еще жив. Прогнать ее в Грейстоун было единственным надежным способом это сделать. Я не мог рассказать ей о болезни Селта и возложить на ее плечи новый груз, опять заставив выбирать между отцом и мною. Однажды Грейс уже сделала подобный выбор, и это чуть не сломало ее. Повторения я не допущу. Больше ей не понадобится проходить через такую пытку.

Осуществить задуманное я мог, лишь искренне убедив ее, что она мне надоела, что я больше ее не люблю и не хочу видеть рядом. Грейс должна была поверить в перемену моих чувств, иначе она бы ни за что не ушла. Делая вид, что я ее разлюбил, я оставлял ей только один выход. Пусть уходит, не колеблясь и не сомневаясь в правильности своего шага. Пусть не чувствует вины, что выбрала отца, а не меня. Я слишком любил Грейс, чтобы поставить ее перед выбором. Я слишком любил ее и потому не мог допустить, чтобы впоследствии ее терзало раскаяние или чувство вины за решение, которое она вообще не должна принимать.

Такого фундаментального вранья в моей жизни еще не было. Оно меня раздавило, но Грейс мне поверила. Спрашивается как? Как она могла поверить, если все мое существование было пронизано любовью к ней? Как могла она хотя бы на мгновение усомниться, что весь мой мир перестал вращаться вокруг нее? Разве она не видела, что каждое мгновение моей жизни было посвящено заботам о ее безопасности и о сохранении любви к ней?

Но мое вранье удалось и оказалось на редкость убедительным. Грейс полностью поверила в разыгранную мной холодность. Как и намеревался, я полностью разрушил в ней представления о себе прежнем. Знай она, до чего же сильно я ее люблю и нуждаюсь в ней, она бы ни за что не ушла. Каждое мое слово кинжалом било по сердцу каждого из нас. Просьбы Грейс разрывали меня на куски, моя решимость чуть не дрогнула.

И тяжелее всего было оборвать Грейс, когда она начала произносить слова, которые я жаждал от нее услышать. Я так давно ждал этих слов… и был вынужден прервать ее раньше, чем они слетят с ее уст. Не мог я услышать их, когда ее мир рушился. Успей Грейс произнести эти слова, они сразили бы меня наповал. Услышать ее признание, не имея возможности ответить тем же. Более того, разрушая то, что я пытался для нее создать.

Грейс повезло: у нее есть отец и брат. Я не лишу ее возможности быть с ними. Семьи нынче были редкостью. Своими просьбами остаться я вынудил бы ее оборвать семейные узы.

Отказавшись уходить, она усугубила ситуацию для нас обоих, но эта черта ее характера была мне особенно дорога. Грейс была сильной, стойкой, упрямой. Стойкостью она превосходила всех, кого я знал. Я не переставал удивляться ее качествам. Она заслуживала очень многого, чего я не мог ей дать. Но одно было мне по силам: я мог вернуть ее в семью.

Не знаю, как мне хватило решимости вытащить пистолет и наставить на нее. Никогда, ни при каких обстоятельствах я бы не выстрелил в Грейс. Уж скорее в себя, чем в нее. Это стало для Грейс пределом, последним предупреждением, после чего она переступила черту и ушла, оставив меня разбитым на куски. По крайней мере, она не поверила, что я способен ее убить.

Все кончилось моей победой, но я не ощущал себя победителем. Это напоминало самоуничтожение, изощренную пытку. Казалось, меня запихнули в огонь и оставили обугливаться, пока я не превращусь в неузнаваемую груду сгоревшего мяса и костей.

Я совсем потерял счет времени. Я не знал, как давно она ушла, а сам продолжал стоять на том же месте. Еще каких-нибудь десять шагов, и лес кончится, я увижу ее родной лагерь. Увижу место, куда я ее прогнал, и это придавит меня еще сильнее. Знать, что Грейс недалеко, на расстоянии вытянутой руки, и только смотреть… Нет, такого испытания я точно не выдержу. Собрав остатки самообладания, я оторвал ноги от земли, развернулся и побрел обратно, удаляясь от единственной девчонки, которую любил.

«Сейчас она дома. Там, где выросла, – говорил я себе. – Она увидится с отцом, и какое-то время они проведут вместе. Хейден, ты был вправе подарить ей такую возможность».

Я заставлял себя думать об этом, бредя обратно в Блэкуинг. Ветви деревьев все время норовили ударить меня по глазам. Я спотыкался гораздо чаще обычного, но ничего не мог с собой поделать. Казалось, моим телом овладела чужеродная сила, не умеющая им управлять. Я был ходячей оболочкой, пустой внутри. Из всех эмоций сохранилась лишь нестерпимая боль от содеянного. Не думал, что мне хватит сил на это. Увы, хватило.

«У нее будет время пообщаться с отцом, – твердил я мысленно. – Ей не понадобится выбирать. Уйдя, она не почувствует вины, поскольку думает, что ты ее разлюбил».

Я снова и снова цеплялся за эти мысли. Нужно поддерживать в себе убеждение, что я поступил правильно, иначе я помчусь за нею в Грейстоун.

«Ты должен был это сделать. Других вариантов не существовало. Ты действовал в интересах Грейс».

Нога зацепилась за камень. Я споткнулся и только чудом не ударился лицом о пень, зато ободрал ладонь об острую кору. Я видел капельки крови, но физической боли не ощущал. Только душевную, слишком сильную, чтобы ее могла перебить ссадина на ладони.

«Ты ее любишь. Ты даже не подозревал, как сильно. Ты должен был ее отпустить. Ради нее».

Лес, по которому я брел, утратил краски. Зелень потускнела, коричневые тона сделались грязными, синева предвечернего неба превратилась в блекло-серую пелену. Все яркое и живое стало никаким, будто гигантский пылесос высасывал красоту окружающего. Что ж, это вполне соответствовало моему внутреннему миру, откуда ушла красота.

До Блэкуинга я добрался эмоционально выжатым. Я не всматривался в лица встречных. Собственная трагедия заслонила мысли о других. Ноги инстинктивно несли меня к хижине, где уже подстерегали образ Грейс, ее запах и отзвуки смеха. Все это набросится на меня, стоит только войти. Мазохистская сторона моей личности жаждала этого. Хотя бы так я почувствую, что Грейс рядом.

Я подходил к хижине, собираясь запереться там со своим горем до утра, когда передо мной выросла сгорбленная фигура. Морщинистое лицо, растрепанные седые волосы и безмятежный взгляд.