Святослав Логинов - Остров

Местность наверху была покатой и унылой. Карликовые берёзки цеплялись за трещины в камне, то тут, то там зеленели пятна лишайников, мха и метёлки жёсткой травы.

— Тундра, — резюмировал Михаил.

— Не ругайся, — обиделась Вичка. — Я не тундра.

— Это серьёзно. — сказал Михаил. — И что такое, по-твоему, тундра?

— Это, когда хотят обидеть, то говорят: «тундра дремучая».

— Если дремучая, то так оно и есть. А если просто тундра, то это такая местность. Вот она перед тобой. Давай мох собирать. Зелёный мох брать не надо, он влажный. А белый в сумку клади, это и есть ягель. И повеселее. Медведь где-то поблизости гуляет, как бы он без нас в лагере хозяйничать не начал.

Некоторое время молодые люди молча драли ягель и складывали в клетчатые сумки.

— Ой, ягодки! — закричала Вмчка.

Подошёл Михаил.

— Ты гляди, брусника. Вот и подножный корм.

— А её можно кушать?

— Кушай, — Михаил сорвал несколько ягодин, сморщился от кислой горечи.

— А мне нравится, — сообщила Вичка, отведав брусники. — Знаешь, на что она похожа? На каперсы!

— Ну и лопай свои каперсы, — согласился Михаил.

— А тут ещё грибочки!

— О, да это подосиновики! Живём! Тебе ещё палку-копалку в руки — и будешь настоящая собирательница.

— А их можно кушать?

— Ещё как!

Вичка храбро откусила у сорванного подосиновика шляпку и принялась жевать. Личико её исказилось, недожёванные куски полетели изо рта.

— Фу! Он хуже перца жжёт!

— Ну, ты даёшь, бульон-жульён. Кто же их сырьём ест? Варить надо! Вот из-за таких, как ты, европейцы и объявили подосиновики ядовитыми.

— Так они, что, ещё и ядовитые?

— Это ты ядовитая, что кобра под майонезом. Давай, укладываем грибы и дуем до лагеря.

Стоянка, по счастью избегла разорения, и Михаил начал переезд. Удобную расщелину застелил мохом, сверху, стараясь, чтобы не было комков, разложил ненужные купальники, бикини и разноцветные топики. Срезал с шезлонгов матерчатые полосы и расстелил их поверх всего.

— Нас не заругают, что мы шезлонги испортили? — спросила Вичка.

— Пусть попробуют. Я их так заругаю, такой гуляш по коридору пропишу, что им никакая пастеризация не поможет!

С пастеризацией Вичка согласилась, и дальнейший переезд завершился без дискуссий. Перетаскали вещи, перенесли костёр, которому теперь предстояло гореть на камнях перед входом в палатку. В котелке забулькали нарезанные подосиновики с одним (приходилось экономить) пакетиком быстрорастворимой лапши.

— А тут, пожалуй, неплохо, — заметила Вичка. — Днём солнышко выглянуло, так тепло стало, и сейчас у костра — тоже тепло.

— Потом медведь придёт, так и вовсе задаст жару.

— У тебя пистолетик есть, ты его напугаешь.

— Я с пистолетиком завтра пойду вдоль берега. Ты, вот, не слушаешь, а оттуда шум доносится. Думаю, там должен быть птичий базар.

— Базар? А что там продают?

— Схожу и посмотрю. Думаю, яиц набрать.

— Яйца это замечательно! Я знаешь, как люблю? Пашот! Кипящую воду закручивают и потихоньку вбивают яйца. Здорово получается.

— А цыплёнка в шоколаде тебе не надо?

— На птичьем базаре и цыплята продаются? Тогда возьми парочку.

Михаил застонал и, переводя разговор, произнёс строго:

— А ты не вздумай отходить от палатки и поддерживай костёр. Медведь должен бояться огня.

— Ну, вот, а я хотела за брусникой сходить, а то сегодня её собирать не во что было.

— Одна не вздумай. Потом вместе сходим. А сейчас давай спать. Ночью ещё вставать придётся, дрова подкладывать.

Солнце расплющилось о горизонт, воздух начал резко холодеть, обещая к утру новый заморозок. Вика с Михаилом забрались в палатку, прижались друг к другу. Вот ведь дураки, даже пледа на остров не захватили. Согревайтесь теперь вдвоём под одним халатом.

Ночь прошла спокойно. Михаил раза три вставал, подтаскивал к огню концы перегоревших брёвен. От углей шёл ровный жар, но Михаил всё равно ёжился и торопился в палатку, которая на удивление держала надышанное тепло. Поднялись молодые люди, когда солнце начало пригревать и испарило на припёке утренний иней, так что август и впрямь начал напоминать летний месяц.

Гидрокостюм, казалось бы намертво провонявший потом, был с вечера выполоскан в прибое и сох на вбитых в землю кольях. Михаил не столько просушил его, сколько прогрел у костра, облачился и отправился вдоль берега на поиски пропитания. Вичка осталась на хозяйстве: скучать и подкладывать в костёр сучки и палочки.

Некоторое время Вика, откинув клапан палатки, сидела у костра, кутаясь в переходящий махровый халат, потом сходила к ручейку, петлявшему меж камней, помыться. В рюкзачке с котёнком отыскала косметичку и навела марафет. Больше делать было нечего, и Вичка пошла к берегу, намереваясь принести охапочку дров. Михаил сказал от палатки не отходить, но вот же она, палатка, прекрасно видна от линии прибоя.

Вика кинула скучающий взгляд вдоль берега и в этот миг за ближайшим мысом взлетела зелёная ракета и почти сразу за ней — красная.

Сомнений не было: на Михаила напал медведь.

Вика выдернула из кучи древесного сора дубинку поздоровее и помчалась туда, где взлетали ракеты.

— Мишенька! Я иду!..

Несколько минут суматошного бега по ноголомной местности, и Вика встретила бредущего Михаила. Вид у него был непрезентабельный. С ног до головы его покрывала какая-то пакость. Белесые потёки украшали не только гидрокостюм, но и голову, и даже на лице виднелись разводы размазанной дряни.

— Что с тобой?

— Ты что здесь делаешь?

Два вопроса слились в один, но ответила, как обычно, Вичка.

— Я салют увидала и побежала на помощь. Это тебя медведь оплевал, да?

— Ну, ты голова фаршированная! Какой медведь? Птицы! Обосрали с ног до головы, хорошо ещё глаза не выклевали. И я хорош, раскатал губы на яйца пашот. Мог бы сообразить, какие яйца в августе? Птенцы давно на крыло встали. Такие, вот, пироги с котятами.

— Ты помойся, — успокоительно произнесла Вичка. — Во сколько воды — целое море.

Михаил глянул на Вику диким взглядом; очевидно, такая простая мысль в засранную голову не приходила. Затем всё же зашёл в воду по пояс и принялся смывать с себя гуано. Вичка ждала на берегу, зябко переступая ногами в пляжных тапочках.

— Ггадость!.. — проговорил Михаил, выбираясь на сушу. Даже в гидрокостюме купание в ледяной воде не принесло ему радости.

— Ничего, дома в ручейке домоешься.

В ручейке мыться не пришлось, вернее, пришлось очень нескоро. Последний изгиб берега, перед идущими открылся лагерь, и Вичка удивлённо произнесла:

— Миша!

Медведь развалился перед палаткой, нимало не смущаясь близостью не вполне погасшего костра. Перед носом у зверя лежала одна из тщательно сберегаемых банок сгущенного молока. Когтистая лапа поднялась и веско шлёпнула по банке, обратив её в жестяной блин. Сгущённое молоко растеклось сладкой лужицей. Довольный медведь принялся слизывать лакомство.