Василий Воронков - Песня песка [litres]

– Думаешь, я шучу? В нируттаре вообще нельзя говорить. Оттого она и зона молчания. Там надо соблюдать калавиат – закон тишины!

– Калавиат? – нахмурился Нив. – Что ещё за калавиат? Мне казалось, в нируттаре даже в маске и пары минут не протянуть. И неважно, молчишь ты там или нет.

Вскоре Кханду самому надоело учительствовать, и они разговорились о закреплении песков и о том, что пустыня с каждым годом наступает на город.

– Вообще я всегда думал, что как раз город постоянно растёт, – сказал Нив. – Строят новые здания на севере. Хотя…

– Новые здания? На севере? – усмехнулся Кханд. – Да кому ты веришь, маава́н!

Он тогда вытащил Нива из ламбды задолго до прибытия вимана и повёл его куда-то далеко, в пески. Нив даже забеспокоился, не нарушают ли они те самые правила, о которых старик только что распекался.

Кханд грозился показать то, что он называл велаандри – какие-то особенные дюны, как понял Нив.

Он впервые был в карпаразе и после переполненного суматохой города, где даже песчаные ветра порою приносили лишь запах гнили с рынка да едкую гарь от пролетающих кораблей, пустыня оглушила его. Он отходил от контузии. Чувства его метались между восхищением и ужасом. Порою он не мог узнать даже собственный голос, словно вместо него говорил кто-то другой. Ровный шум сухого и тёплого ветра – каара, как называл его Кханд, – был похож на чьё-то неровное больное дыхание.

– Видишь, там! – Кханд показывал на высокую дюну. – Сайка́та-ги́ри. Я помню, когда её ещё нельзя было даже разглядеть отсюда. А совсем скоро бхави́та-вията́а накроет ламбду.

Кханд часто переходил на гали – как бы неловко сбиваясь с привычного течения слов, но в то же время показывая, что это и есть подлинный языка песка, язык, достойный пустыни. Нив знал лишь несколько слов на гали, и речь Кханда представлялась ему смешной и косноязычной.

– И что будет? – спросил Нив. – Дюну сроют?

– Гхат! – сказал Кханд и сплюнул на песок. – А потом абхипрапа́д новая дюна.

Старик втолковывал Ниву, что то же самое происходит и с городом, что, как бы ни пытались они бороться с песком, ничего нельзя противопоставить пустыне.

– Не знаю, – вздохнул Нив, глядя на окружающие их дюны. – Я всё же предпочитаю думать, что когда-нибудь здесь будут ходить поезда.

Он представил, как над барханами вырастает высокий стальной бадван, и по нему спешат загруженные пассажирские составы, взмывая в облаках песка к выгоревшему небу.

– И в нашу честь обязательно назовут какую-нибудь станцию! – пошутил Нив. – Хотя потом наверняка переименуют.

Кханда неожиданно задели его слова.

– Ты сначала поработай здесь с моё, мааван! Хагата! Первое, о чём вы думаете – это когда здесь запустят поезда!

– Так, а ради чего мы здесь? – поразился Нив.

Кханд не ответил.

Они вернулись к ламбде. Ноги Нива увязали в песке, по лбу струился пот. Виман задерживался уже на несколько минут. В пустыне, как объяснял Кханд, любое опоздание – это повод для беспокойства. Особенно при порывистом встречном ветре, который, вопреки прогнозам, поднялся с самого утра.

Кханд заметно разнервничался – и Нив этого не понимал. За столько лет в пустыне можно было бы привыкнуть к опозданиям кораблей.

Они встали в тени ламбды – так, чтобы не пекло солнце, и виднелась похожая на песчаную косу посадочная полоса. Нив предложил подождать корабль внутри ламбды, но старик пренебрежительно промолчал.

Когда вдалеке показался виман, Кханд облегчённо вздохнул. Корабль летел низко, над самыми гребнями дюн, в туче клубящегося песка. Можно было подумать, что его двигатели, забитые пылью, сбоят и теряют тягу, из-за чего он не может набрать высоту.

– А вот и наш вима́нас! – проговорил Кханд, презрительно скривившись.

Он толкнул Нива в плечо, и они вместе отошли подальше от поднятой кораблём песчаной бури.

– Это будет интересный полёт! – Кханд подмигнул Ниву. – Особенно для первого раза.

– Почему?

Но Кханд загадочно промолчал.

Пилот не сразу заглушил двигатели, и несколько секунд в их сторону летели клубы песка в сопровождении раскатистого утробного рёва. Кханд выругался на гали. Нив подумал, что стоило всё-таки дождаться вимана внутри ламбды.

Когда волны песка улеглись, пилот вылез из кабины, чтобы их встретить. На нем криво висела мятая, не размеру подобранная форма, сильно вылинявшая на солнце, а лицо закрывала дыхательная маска, уродливая, как смерть, из-за чего он походил на кошмарное пустынное создание, приспособившееся к вечной жажде в пустыне, с блестящими стекляшками вместо глаз. Пилот решительно зашагал к Кханду, но старик яростно зарычал на гали и замахал руками:

– Виманас! Кала́ти!

Пилот застыл, как вкопанный, и что-то прокричал Кханду в ответ. Старик отвернулся.

– Вот же виманас! – процедил он сквозь зубы.

– Да что такое? – удивился Нив. – Ты знаешь пилота? Как ты вообще узнал его в такой маске?

– Такие виражи только он тут закладывает! – Кханд сощурился и хитро посмотрел на Нива. – Я же говорю, это будет интересный полёт!

В пассажирском отсеке царила сумеречная духота. У потолка висел компас с пустым циферблатом. Двухцветная стрелка, раздвоенная тенью, указывала на подразумеваемый юг.

Кханд устроился в самом тёмном углу, рядом с переборкой, которая наглухо отделяла от них кабину пилота. Лампы там перегорели, и старик скрылся в тени. Рядом с ним стоял высокий металлический контейнер, прихваченный к настенным поручням повидавшими виды ремнями.

– Гира? – спросил Нив.

Кханд кивнул.

Нив сел рядом с единственным в отсеке иллюминатором. Дверь с лязгом закрылась. Свет едва пробивался в отсек. Их заперли в оцинкованном гробу и сейчас зароют в песок. Нив невольно протёр иллюминатор рукавом. Ламбда и песчаный холм, сайката-гири, искажались в стекле, как в лупе, и были похожи на причудливые миражи.

Двигатели заревели, и всё затянуло тучей песка.

Виман медленно поднимался, закручиваясь штопором в плотный от зноя воздух. Набрав нужную высоту, он завис на несколько секунд. Нив сообразил, что сейчас начнётся ускорение, взволнованно стиснул подлокотники – и чудовищная сила вжала его в жёсткое кресло так, что у него перехватило дыхание. От рёва заложило уши. Можно было подумать, что огромные дюзы вимана за одну секунду выбрасывают в воздух тонны расплавленного вещества.

Когда перестала трещать под напором скорости грудная клетка, Нив судорожно вздохнул и бросил взгляд в заплывший иллюминатор. Под ними тянулись дюны – покатые и яркие с наветренной стороны и отвесные, почти чёрные с другой. Из-за того, как причудливо преломлялся свет, казалось, что дюны движутся, переливаются, словно ртуть, превращаются в остроконечные гребни песка, и тут же распадаются, рассеиваются в пыль. Тень от корабля, страшно искажённая и большая, стремительно скользила по дюнам.