Дейвид Бриттон - Трилогия Лорда Хоррора [litres]

На его рулевое колесо вскочил спасавшийся бегством горностай. Животные разбегались от него, по-прежнему между собой сражаясь. Последнею бежала согбенная ласка – она спрыгнула с капота и махнула тонким клинком снизу вверх по женщине. Кинжал полоснул по горлу, и та замертво рухнула наземь.

– Pissoire , – всхлипнул Херби. – Ласка меня погубила.

В скорби своей автомобильчик замигал фарами. Его покрывала красная ультима. Его как будто осквернили. Он попробовал стряхнуть каплющую бурую шкурку, застрявшую в дверце.

– Эгей, Жестянщик Дики Сэм! – Деревянная дубинка загромыхала по его заднему крылу. Херби поднял плачущие свои фары. За ним – ноги колесом – стоял полицейский. – Если ты себе думаешь, будто можно эдак фланировать по Дахау с видом беженца из проекта по изнасилованью, тогда Папа Римский – ебаный еврей.

– Офицер, – жалобно произнес Херби. – Я перенес тяжелую утрату.

– А мне плевать, даже если ты срешь пурпуром. – Полисмен прошелся вокруг «фольксвагена», ведя дубинкою по потекам крови. Остановился перед Херби, лицо сердитое. – Стыдно, блядь, на тебя смотреть.

– Я чистая машинка, – возмущенно ответил Херби.

– Ты грязный ублюдок и дело с концом. А ну приводи себя в порядок. Мы своим лагерем гордимся… – Полицейский показал на крупное здание, несшее на себе вывеску « BRAUSEBAD » («Душевая»). – Крути-ка туда свои ебаные колеса.

– Боже вас благослови, офицер. Должен признаться, славный горячий душ будет мне весьма пользителен. – Херби начал приободряться. В конце концов, жизнь еще не кончена.

После помывки и приборки ему станет лучше.

Он переехал поле, все яростное от перегноя. Там было захоронено столько тел, что вся земля походила на белую грязь. В этом битуме сияли плоть и кости.

Маленький «фольксваген» встал в очередь голых мужчин, женщин и детей, выстроившуюся перед душевыми. Скоро он станет чист, как новенькая иголочка. Мотор Херби урчал, и он принялся насвистывать несколько тактов из «Парсифаля».

Перед ним ближняя голая женщина располагала прекрасною фигурой. Голени у нее были тонкие – так любят французы. Единственный предмет ее одежды – пара деревянных сабо – смотрелся вполне приятственно. Она обратила на авто взгляд самых сверкающих глаз на свете. Сердце у него взбрыкнуло, отчего мотор чуть не заглох.

Капо сунул ему на приборную доску кусок мыла и бросил на переднее сиденье полотенце. Очередь медленно шаркала ногами к двум металлическим распашным дверям – и вот уж сам Херби оказался в бане. Ярко освещенная комната в длину оказалась ярдов 200, пол кафельный, стены беленые.

Осторожно рассматривая череду раструбов в потолке, Херби надеялся, что напор окажется не слишком силен, а вода не слишком горяча, чтоб испортить на нем краску.

В толпе тревожно зашевелились. Мужчины гавкали, а женщины пронзительно выли. Автомобильчик предполагал, что они не слишком-то чистюли, поэтому, вероятно, просто не хотят мыться.

Он объехал помещение, скромно взревывая двигателем, – старался хоть краем глаза заметить женщину в сабо.

– Я простой солдат, – тихо напевал он любимый свой гимн, – и возвращаюсь домой.

Все трубы, сопла, наконечники и краны тут были какие-то заржавленные. Хоть и запоздало, но Херби подумал, что душевая вода может оказаться отравлена.

Ему вспомнился монолог Хуссерля о том, что микробов, плодящихся в суспензии скотского навоза, можно использовать для очистки зараженной воды.

Вода Дахау была Мистером Любовью.

Вода, которой промывали крематорий, была чистейшей водою на всем белом свете, ее благословили Папы.

Сквозь помещенье «BRAUSEBAD» потекли звуки какой-то оперетты – «Этюда Бабочка» Шопена.

Музыка вызвала мгновенную неразбериху, люди заметались по всем углам, стараясь отыскать выходы. Двери теперь накрепко закрыли.

Через Херби заскакал кордебалет. В строю было, должно быть, с полсотни человек. Красные глаза, синие губы, щелкающие зубы и эти лысые кукушечьи головы – они все боповали, сияли, вздымались в безумной страсти. Все в этом кордебалете либо мочились, либо испражнялись на него. Херби не мог себе поверить. С каждой секундою он все больше пачкался.

– Што этто? – Он пытался не путаться у них под ногами, но в него вцепились двадцать мужчин, и ему пришлось тащить их за собою по полу. Он терялся: как объяснить подобные действия? Никогда он не видел, чтобы люди так возбуждались из-за душа.

Заболевания нервной системы порождали у интернированных крепкую жизнедеятельность. Он редко наблюдал такую эйфорию. Музыка заиграла громче. Из кранов вниз потек зеленый газ… и люди завопили.

Должно быть, автомобильчик заело. Когда ж его мотор заработал снова, газ рассеивался, и всасыванье зеленого воздуха прекратилось. Кошмарная тишина, к счастью, прервалась вентиляторами «Экзатор» – они ожили и зажужжали.

Колеса его, казалось, отлиты из свинца.

В центре камеры возник бездвижный конус – груда тел. Большинство женщин и детей было распределено внизу, наподобье ингредиентов в основе огромного кровавого пирога. Карлики занимали положенье на полпути вверх. В человеческую массу вплелись случайные ласка-другая, забредшие в камеру скорее по ошибке или из дурновкусия, нежели по этническим причинам.

Все тела были исцарапаны и в синяках от борьбы, стравившей их друг с дружкою. Из их носов и ртов сочилась кровь; лица, вздутые и посиневшие, были обезображены до полной неузнаваемости.

На вершине кучи, едва не касаясь потолка, возлежал огромный барсук – габаритами с небольшого гиппопотама, он растянулся там, как царь. Херби с изумленьем глазел на этого зверя. Должно быть, сражался он ужасно. Со шкуры его пламенем скатывались кровавые глобулы. Пустые глазницы, вырванные из живой плоти, глядели гротесково.

– О Боже! – вскричал Херби, и фары его потускнели. – Даже ради целого мира я б не позволил такому случиться.

Из чтений своих по философии он знал, что за миф об арийской расе ответственность несет французский аристократ граф Жозеф де Гобино (1816–1882). Вероятно, и гены французов ответственны за сегодняшнее кровавое злоключенье.

Гёте был неправ, говоря, что сокрытые порывы человека ведут его в общем верном направленьи.

Нипочем не доверяйте искусству отчужденности.

Ход мыслей его прервали двери « BRAUSEBAD » – они распахнулись.

– Просыпушки-потягушки все тут! У меня с собою шестерик… кто хочет дунуть?

Чередою петлявых движений ног в душевую камеру вступил Терьерщик Датый. Он возглавлял бригаду капо. Зондеркоммандосс лопатами и ведрами замыкали ряды его отряда.

– Дамсики. Датый пришел. – Голос его боролся по всему обширному помещенью. – Дуем в горн, лупим в гонг!