Николай Олигер - Праздник Весны

Теперь храмъ стоялъ на холмѣ темный и суровый, и темно было вокругъ него, потому что нигдѣ больше не горѣли огни, а небо понемногу заволакивалось облаками.

Возвращаясь домой, Виланъ у самаго храма столкнулся съ кѣмъ то, пугливо отпрянувшимъ въ сторону. Онъ разглядѣлъ только, что это — женщина, и хотѣлъ уже пройти мимо, когда его окликнулъ знакомый голосъ.

— Это ты, Формика? Что дѣлаешь ты здѣсь въ такую пору? Вездѣ темно. Праздникъ уже кончился.

Онъ вглядывался и никакъ не могъ разглядѣть золотистыхъ волосъ, потому что Формика закутала голову краемъ плаща.

— Хорошо, что я встрѣтила тебя. Сейчасъ я уѣзжаю въ горы и мнѣ не хотѣлось бы разставаться съ тобой, не сказавъ тебѣ нѣсколько словъ.

— Развѣ не все уже сказано, Формика? Ты не любишь меня. Ты не хочешь, чтобы мы жили вмѣстѣ, какъ одно существо. Вотъ и все… Но что ты искала меня — это хорошо. Это значитъ, что ты, все-таки, думаешь обо мнѣ.

— Да, я всегда буду думать о тебѣ, потому что ты, можетъ быть, лучшій изъ всѣхъ людей. Помни, что это не одни только слова, Виланъ. Если у тебя есть еще надежда, то отбрось ее поскорѣе. И поѣзжай туда, куда ты хотѣлъ ѣхать, — на сѣверъ, потому что тамъ ты скорѣе все забудешь.

— Конечно, я забуду. Временами мнѣ бываетъ очень больно, но всякая боль имѣетъ то же свойство, какъ и счастье: когда-нибудь она кончается. Сегодня я много говорилъ съ одной сѣверной женщиной. Странные цвѣты выростаютъ иногда тамъ, въ снѣгахъ. Но волосы у нея темные, а ничего темнаго я не люблю. Я и сейчасъ, ночью, чувствую себя не совсѣмъ хорошо. Пойдемъ куда-нибудь, гдѣ хотя немного свѣтлѣе.

— Хорошо. Тебѣ придется, въ такомъ случаѣ, прово-дить меня на станцію, потому что я уѣзжаю сейчасъ, ночью.

Они пошли рядомъ, и на крутомъ спускѣ Виланъ заботливо, какъ ребенка, поддерживалъ своего товарища за талію.

— Сейчасъ я видѣла Лію.

— Знаю. Вы были вмѣстѣ въ храмѣ.

— Да. Потомъ я проводила ихъ до домика Коро. Лія останется тамъ.

— Не разсказывай мнѣ этого. Вѣдь и ты могла бы придти ко мнѣ сегодня. И если ты никогда не полюбишь меня, то вѣдь и Коро… Онъ не найдетъ для себя никого, кромѣ Ліи. Никого, лучше Ліи.

— У тебя большіе глаза — и они такъ мало видятъ. Не минуетъ и года, говорю я тебѣ, какъ къ тебѣ придетъ Коро и будетъ разсказывать о своемъ горѣ. Сейчасъ онъ счастливъ — и Лія прекрасна, — но это еще не все. Каждый изгибъ мысли Коро знакомъ мнѣ. Поэтому я могу предвидѣть его будущее лучше, чѣмъ онъ самъ.

— Я не могу спорить. Я знаю только, что потерялъ тебя навсегда. Ты думаешь, что Коро, въ концѣ концовъ, придетъ къ тебѣ? Но вѣдь и Лія не изъ тѣхъ, которыя слишкомъ быстро уступаютъ. Она постарается привязать къ себѣ художника всей силой любви и красоты. Да, да. Она красивѣе тебя.

Впереди, за поворотомъ дороги, забрезжилъ свѣтъ. И отзвуки движенія, голоса никогда не замирающей жизни, донеслись до ушей двухъ путниковъ.

— Вотъ мы и пришли уже! — съ сожалѣніемъ сказалъ Виланъ. — Слишкомъ скоро. И весь сегодняшній день прошелъ, какъ сонъ. Если бы у меня не было еще впереди такъ много веселой работы и такихъ увлекательныхъ надеждъ, — я, пожалуй, позавидовалъ бы Галу. За хорошимъ, утромъ для меня пришелъ плохой вечеръ, Формика…

Среди океана, теплаго океана съ изумрудными волнами, въ которыхъ плаваютъ прозрачныя кружевныя медузы, выросъ гористый островъ. Вершины горъ, покрытыхъ снѣгомъ, совсѣмъ бѣлы, и въ полдень на нихъ лежатъ прозрачныя синія тѣни, а утромъ и вечеромъ онѣ окрашиваются теплой кровью заката. Внизу, у берега, зеленѣетъ тропическій лѣсъ, обвитый гирляндами вьющихся растеній, обремененный причудливыми плодами, пропитанный влажнымъ, одуряющимъ запахомъ цвѣтовъ. Въ тѣни деревьевъ, на лѣсныхъ полянахъ, прохладно и сумрачно. Солнечный свѣтъ, пробираясь сквозь чащу листьевъ, зеленѣетъ и теряетъ свою жгучесть. А выше, между лѣсомъ и бѣло-голубыми снѣгами, поднимаютъ свои мшистыя, сѣдыя головы голыя скалы, и раскаленный воздухъ струится тамъ тонкими, прозрачными волнами. Еще выше — холодно и пустынно. Уродливыя карликовыя ели стелются по камнямъ, какъ будто ихъ придавила невидимая, свинцово-тяжелая пята. И одѣтые пушистымъ мѣхомъ маленькіе звѣрьки прячутся въ глубокихъ норахъ отъ ночного холода.

Море вдается въ островъ круглымъ заливомъ съ узкимъ проходомъ, поперекъ котораго постоянно лѣнится прибой. Этотъ заливъ похожъ на чашу, наполненную до краевъ. Высокія горы защищаютъ его отъ вѣтровъ и, когда тучи висятъ низко надъ океаномъ и среди бурныхъ волнъ открываются черныя бездны, — изумрудная гладь залива остается почти спокойной. Только мѣрное, широкое волненіе, похожее на вздохи, перекатывается отъ прохода къ противоположному лѣсному берегу.

На этомъ берегу поселились четверо, — двое мужчинъ и двѣ женщины. Широкія волны залива разбиваются у ихъ жилищъ, оставляя на желтомъ пескѣ неповоротливыхъ обитателей морскихъ глубинъ: щетинистыхъ морскихъ ежей, темныхъ, толстобрюхихъ крабовъ и пестрыя раковины съ затѣйливыми рожками и завитками. Буровато-зеленой гирляндой ложатся вдоль всей отмели увядающія водоросли и присоединяютъ къ сладкому запаху лѣса свой особый ароматъ, соленый и терпкій.

Послѣ бури четверо выходятъ на отмель и разсматриваютъ то, что подарило имъ море. И потомъ нѣжныя руки женщинъ осторожно берутъ колючихъ ежей и злобно встопорщившихся крабовъ, и бросаютъ ихъ обратно въ зеленыя волны. Нѣсколько мгновеній ихъ видно еще сквозь прозрачную воду, и замѣтны ихъ торопливыя движенія. Потомъ они, уродливые, погружаются въ недоступную для глаза темноту, которая породила и воспитала ихъ съ первыхъ дней творенія. А водоросли лежатъ и вянутъ, — и ихъ соленый запахъ пріятенъ послѣ сладости лѣса.

Съ морского берега четверо уходятъ въ лѣсъ. Тамъ порхаютъ надъ огромными медвяными цвѣтами радужныя птички, такія маленькія, что онѣ больше похожи на пчелъ, трудолюбиво собирающихъ добычу. Въ сырой тѣни медленно шевелитъ мохнатыми лапами огромный рыжій паукъ, подстерегая добычу горящими отъ жадности глазами. Двѣ женщины не любятъ его. Онѣ рвутъ въ клочья паутину, — и радужныя птички вьются надъ самыми ихъ головами, какъ будто, — благодарныя.

Съ огромнымъ деревомъ, густо усѣяннымъ красными цвѣтами, тѣсно сплелась ліана. Она пьетъ его соки, — а ихъ объятія кажутся почти влюбленными.

Изъ подъ широкаго, плоскаго камня выбивается ключъ. Прыгаетъ съ уступа на уступъ, временами совсѣмъ теряется среди тростника и узловатыхъ корней, которымъ, должно быть, слишкомъ тѣсно въ черно плодородной землѣ. Потомъ выбивается на поляну и свободный бѣжитъ къ заливу. Тамъ зеленая волна радостно принимаетъ его струю.

Четверо пьютъ воду изъ ключа. Она такая вкусная и холодная. И хорошо тоже по утрамъ освѣжать ею лицо.