Жорж Старков - Сначала исчезли пчёлы…

— Сука! — хриплю сквозь сон и открываю глаза.

— Ты чего? — не очень, впрочем, удивившись, интересуется Сергей. Он знает, что периодически, когда напьюсь, я могу ругаться во сне. Примерно так же часто, как и, например, петь…

— Ничего, — машинально отвечаю, озираясь по сторонам. — Мы приехали?

— Ага, почти… — пробубунил он припарковывая автомобиль.

— Куда ты меня привёз? — встрепенулся я, выглядывая в окно, за которым сиял всеми цветами радуги большой мегамаркет.

— А ты на тот рынок с пустыми руками собрался, я так понимаю?

— Черт, я об этом не подумал.

— Ты о многом не подумал! — укоризненно кивает шеф. — Например, о времени суток. Ты что — собирался средь бела дня переться на окраину?

— А сейчас… — вдруг понимаю, что сейчас уже поздний вечер, беглый взгляд на наручные часы подтверждает мою догадку. — Как так то?

— Вот так! Мы сделали кружок вокруг квартала, пока ты не уснул, потом вернулись в гараж. Я пошёл, в отличии от некоторых, — грубо тычет он в меня пальцем, — на своё рабочее место. А как моя смена закончилась — вернулся и, с приятным удивлением, обнаружил, что ты не заблевал мне салон. Спасибо, брат! — с издёвкой отметил он. — Короче, сиди тут. Я пойду скуплюсь. Тебе лучше не палить сейчас свою карту. Вдруг, чем чёрт не шутит, мониторят тебя.

— Спасибо, Серый…

— Не обольщайся — это в долг!

— Хорошо, хорошо! — решаю не спорить. — Слушай, может, если всё равно идёшь — пивка захватишь?

— Водку пей! А лучше не пей. Короче — делай что хочешь! Главное, через час быть в адеквате. Нелегальный рынок — не то место, где можно безнаказанно творить что вздумается.

— Понял, сделаем! — беру под воображаемый козырёк. — Так, что насчёт пивка, если уж всё равно в долг…

В этот раз, в отличие от моего первого визита, нелегальный рынок предстал совсем в другом обличии. Если тогда я свободно ходил меж совмещённых вандальским способом квартир и вполне спокойно рассматривал любой прилавок, на котором было выставлено нечто, к чему я имел интерес или любопытство, то теперь это было физически невозможно. Широкий Бродвей превратился в настоящий Шанхай. Людей столько, что кажется, если все вздохнут чуть глубже — кислорода в кишке помещений не останется вовсе. Надо сказать, что и, так называемых, магазинчиков стало на порядок больше. Когда я был здесь в прошлый раз, некоторые комнаты оставались закрытыми. Теперь же они распахнули свои двери и явили потенциальным клиентам всё великолепие разномастного ассортимента.

— Видимо ты пришёл слишком рано, — поясняет Сергей, увидев на моём лице удивление, — самый разгар торговли здесь начинается после 22:00. А ты во сколько был?

— Днём, ближе к полудню, — признаюсь, не отрывая глаз от смуглой девицы, демонстрировавшей какому-то субтильному клерку баночки с настоящими специями.

— Пошли, — машет мне Сергей, увидев моё замешательство и двинув вперёд, протискиваясь в толпе.

Я двигаюсь следом, но неосмысленно, поскольку внимание целиком и полностью поглотила общая атмосфера. Точнее, то один участок окружающего пространства, то другой. Словно погружаешься в какой-то иной мир, со своей энергетикой, со своей неведомой тебе матрицей. Я иду, будто по средневековому арабскому базару, по крайней мере, мне кажется именно так. Пестрота красок поражает. Запахи, которые, уж, и забыли в современном мире, увлекают за собой. Вокруг люди, по доброму, но с азартом спорящие с другими людьми, относительно цены, вместо касания пальца о холодный сенсор бездушного сейф-прилавка, в таком же бездушном городском супермаркете. Вот она — жизнь. Она здесь, в этом заброшенном доме, в этих стенах, раздолбленных для нужд торговли, местной логистики и свободно перемещения посетителей из квартиры в квартиру. Вот она — свобода. Когда в попытке приобрести что-то есть люфт между желаемым и действительным, между ожидаемым и реальным.

Мы проталкиваемся вперёд, и я вижу, как совсем юный парень вертит в руках виниловые диски. «Это Боб Марли» — говорит он прилично одетому клиенту, судя по костюму — чиновнику не самого последнего порядка. Мужчина бережно берёт пластинку и внимательно осматривает, давая тусклым лучам почти старинных ламп накаливания облизать каждый квадратный сантиметр поверхности, дабы выявить малейшую царапину, если таковая имеется. Он смотрит на едва заметно ребристую поверхность с теплотой и трепетом, наслаждается самой игрой света на смольно-чёрном диске, предвкушая момент, когда его коснётся тонкая игла проигрывателя. Затем мой взгляд приковывает к себе буквально облепленная людьми лавка. Мне безумно интересно и пытливый взор пытается найти просвет меж голов и тесно прижатых друг к другу плеч.

Наконец, проходя мимо, я на секунду встаю на цыпочки и вижу, как в двух довольно просторных клетках копошатся бело-серые мыши вместе с их собратьями-альбиносами. В старых фильмах моего детства, над такими ставили опыты и скармливали в зверинцах животным, как считалось, более высокого порядка. А ещё их можно был купить в любом зоомагазине. Теперь же, держать питомца — привилегия лишь весьма состоятельных граждан. Купить животное — роскошь, измеряемая безумным количеством универсальных лимитов. Плюс ежемесячный налог, примерно в десятину от стоимости питомца. Потому, большинство могли видеть животных лишь на экране. Владельцы питомников считаются одними из самых богатых и уважаемых членов общества, так как их товар штучен и исключительно элитарен. А здесь — вот они, самые что ни есть живые и настоящие зверьки. Только протяни руку и к ним можно будет даже прикоснуться!

В последний раз у меня это было в 2031-м. Тогда у одного нашего общего с Сергеем знакомого ещё была собака. Старая-пристарая. Он взял её ещё до того, как питомцы оказались недоступны простым смертным, но собака жила так долго, что даже стала объектом судебного разбирательства. Муниципалитет заверял — животное должно облагаться налогом по правилам, общим для всех. Хозяин собаки, точнее, его адвокат, утверждал, что закон обратной силы не имеет и владелец не обязан платить налог, так как зверь был приобретён ещё до пересмотра налогового законодательства. Конечно, суд выиграл муниципалитет, с поправкой на то, что расходы на устройство собаки в приют возьмёт на себя город, в случае если ответчик будет и дальше упорствовать и не выплачивать должные подати. В итоге раскошелиться пришлось. Сначала на судебные издержки, потом на выплату всех задолженностей за прошлые двадцать три месяца — ровно столько шло слушание, из которого СМИ сделали целый новостной сериал.

Вскоре собака умерла. Хозяин принял это стоически. Мне было его жаль, но не так чтобы очень. А теперь мне жаль и его и себя. Себя, потому, что я всего пару раз по-настоящему потрепал мохнатые уши и холку. Было это девять лет назад.